Куда Евстигней идет?
Знает ли сам?
Я спешила следом, а то ж станется тропке нас развести. Где потом царевича искать-то? Иду, ужо и не пытаюся ступать бесшумно, да и Евстигней не слышит.
Идет и бормочет чегой-то…
Прислушалась.
– …ко мне нонче друг Ванюша приходил…
И пристукивает пяткою босою да по камню.
– …три кармана друг Ванюша приносил… барыня ты моя… сударыня ты моя…
Остановился.
Засмеялся и, повернувшись, пальцем погрозил.
– Пляши, – сказал сиплым голосом и плечом дернул.
Рубаха-то и сползла.
Не так, чтоб совсем сползла, но виден стал белый рубец на плече.
– Первый карман со деньгами, – тихонько подпела я, и Евстигней улыбнулся, жутенько так, от этой улыбки у меня мигом мурашке по шкуре поползли. – Второй карман с орехами…
– Барыня ты моя, сударыня ты моя… второй карман с орехами, – подхватил Евстигней и отвернулся.
По лестнице он уже не шел – бегмя бежал, через ступеньку перескокваючи.
Я едва поспевала следом.
– Третий карман со изюмом… – Евстигнеев голос, тонкий, не мужской – мальчишечий – бился о стены. – Барыня ты моя…
Лествица закончилася дверью.
А дверь отворилася без скрипу. Пахнуло в лицо сырою землею, а еще холодом. И звериным духом. Евстигней остановился и петь перестал.
Он просто стоял, а я…
Куда привел?
Зачем?
Что-то там, снаружи, ворочалось.
Недоброе.
Нечеловечье… оно еще не очнулося ото сна, но уже почуяло близость Евстигнееву.
Что делать?
Разбудить? Глядишь, и удержится душа в теле… и сердце не станет… не успела додумать, как Евстигней решительно шагнул.
– Со деньгами любить можно! – заорал Евстигней во всю глотку и решительно шагнул во тьму.
И я следом.
Едва поспела.
Хлопнула дверь за спиною и… исчезла.
Вот же ж… я ажно словеса припомнила, которые девке не то что помнить, знать не надобно. Да только сами они на язык легли матерым мужским заклятием супротив всякой напасти. Только не помогло.
Стояли мы…
Где?
Не ведаю.
Темно? Да, но темень не сказать, чтоб вовсе кромешная. Глаза к ней скоренько пообвыклися. Зала? Каменная… камень чую всею сутью, и тепериче взаправду разумею, что Архип Полуэктович сказывал про тело нашее, которое нам все есть глаза.
Чую.
Холод под ногами, пусть и не босая вышла.
Неровность.
И траву обскубанную. Землицу, что легла на камни тонким покрывалом. Мхи зеленые, сухие. Прелый запах прошлогодней листвы. Камни громоздятся один на другой. А меж камней белеют коровьи кости. Пялится на меня пустыми глазницами турий череп.
Рога наставил.
А над головою небо чернеет, звездное, лунное.
И где это мы?
– Барыня ты моя… – Евстигней поднял массивную кость и, покрутив в руках, откинул. – Сударыня ты моя…