Подцепивши когтем кусок кости, в другом глазу застрявшей, тварь потянула, вытянула и кинула в нас… кость от щита отскочила, да только задрожал он к немалому твари удовольствию. Нет, а если и вправду мозгов у нее нетути, то чем тогда думает?
Или не думает?
– Уходи к камням. Постарайся забраться повыше. И если увидишь, что меня загоняет, отвлеки… пара-тройка огненных шаров помогут.
Евстигней погладил песок на ладони.
Неужто на него надеется?
– Хорошо…
Не время ныне спорить, да и было б с чем.
Солнце показалося за мгновенье до того, как щит мой, столь бережно ставленный, рассыпался. Вот был он. И вот не стало.
Ушел в тварюку.
А та лишь срыгнула, как мужик после стола хорошего, да оскалилася. Мол, куда вы ныне от меня денетеся. И вправду, куда? Ныне-то видела я и каменья, грудами наваленные. И стволы дерев подранные. И косточки… и высокую ограду, с валунов сложенную. Этакую и тварюке не разметать, не порушить. Стоит стена, а поверху еще железный забор высится, узорчатый да с пиками поверху. От же…
– Зося, задержи дыхание, – велел Евстигней и, сжавши песок в кулаке, кинул его в оскаленную морду. Вылетел песок и… загудело, заревло дурным голосом.
Не песок – пчелиный рой растревоженный.
Иль буря, каковая раз в сто лет случается.
Поднялась.
Завихрила, закружила. Впилась в шкуру линялую сотнями игл, прошила наскрозь. И тварь взвилась на дыбы, силясь вырваться.
Не пускала буря.
Кружила.
Рвала.
Летели клочья шерсти.
И темная жижа, будто кровь…
– Давай… – Евстигней схватил меня за руку. – Беги… на забор попробуй, там она точно не достанет…
Я только юбки подхватила.
Ох ты ж, оборони Божиня… тварюка плясала, буря ревела, а стеночка заветная навроде и близехонько была, но попробуй дотянися.
Бежала я легонько.
Ноги сами несли. И Архип Полуэктович, мнится, доволен был бы… ох, найдет он нас… повинен… и спасет… ибо неохота мне помирать смертею, мало что лютою, так еще и преглупого свойства. Это ж надо, чтоб угораздило так…
Евстигнееву руку я не выпустила.
Коль спасемся, то разом. Не хочу после братьям евонным в глаза глядеть да говорить, что помер он, меня от твари защищая… гудение стихало.
Тварь выла.
Скуголила.
Но жила.
Стенка заветная перед самым носом выросла.
– Давай. – Евстигней к ней спиною прижался. Дышал он часто и быстро, да не от бегу. Волшба евонная, видать, многие силы потянула. – Ты сумеешь. Цепляйся за выступы и…
– А ты?
Как бросить?
– А я… – он плечом дернул. – Швы разойдутся. Жаль будет… аккуратные…
Швы, значится.
Я встала.
Нет уж.
Коль помрем, то вдвоем. И то, где это видано, чтоб девки приличественные по стенам тараканами лазили.