Может, Жолудев и хотел насолить Самарину, поселив меня по соседству и переложив на него все заботы, но мне тем самым он оказал неоценимую услугу. Интересно все-таки, что за отношения между этими двумя офицерами? Из-за чего у них вражда? Из-за жены Жолудева, это ясно!
За стенкой становится тихо. Только один или два раза глубоко вздыхает Самарин. Мне не хочется его окликать.
Мимо окна проходит грузный Кривошеин в стеганке и стучится в дверь к Самарину. И Самарин сразу же, как будто ждал, перед кем излить душу, повторил фразу, которую уже говорил мне когда-то в редакции:
— Я как эта самая Данаида, что заполняет бездонную бочку водой. Встречаю и провожаю — и снова открываю объятия…
— Это ты про новое пополнение? Опять загадками говоришь?
— Загадка украшает жизнь. Вот я читал одну книгу…
Кривошеина в настоящую минуту ни загадки, ни книги не интересуют. Он требует какие-то списки, листает их, кряхтит, обсуждает. Но Самарин, потолковав о списках, снова жалуется:
— Мне никогда не везло. Что другим само в руки дается, я зарабатываю горбом. Разве это справедливо? Вот проводил Горлова. Совесть не позволила задержать. Парень ценный, такие на фронте нужны.
— Кого вместо него ставишь?
— Черенкова Володю. Ценю его за любознательность и стремление к новому. Надо только ему выработать самостоятельность.
— Кипяток есть? — спрашивает Кривошеин и жалуется: — Что-то меня опять трясет. Журналистка завтракала?
— Спит, — поясняет Самарин. — Устала с дороги, спит…
— Столовую не закроют? Не проспит?
— Неудобно, — почти шепчет Самарин. — В первый же день — и в столовую. Я тут кое-что приготовил.
— А к нам нового лейтенанта прислали, — громко говорит Кривошеин. — Из училища. В штабе видел.
— Из училища — это хорошо! — радуется Самарин. — Свежий человек, свежие мысли… — И опять переходит к излюбленной теме: — А я? Ни образования, ни серьезной подготовки. К офицерству теперь предъявляются высокие требования.
Кривошеин не отвечает. Он грохочет кружкой — видимо, снова наливает чай. Потом спрашивает:
— Ты для чего этот портрет держишь?
— Подарили, вот и держу.
— Нетактично. На нервах у мужа играешь.
— Какие еще у него нервы! — бормочет Самарин.
— Доиграешься, — остерегает Кривошеин. — Смотри, лейтенант!
Хлопает дверь. Кривошеин уходит. Скрипит кровать — видимо, Самарин сел или лег на койку.
Из окна мне видно, как Кривошеин медлит на пороге, сердито мотая головой, потом идет по двору, подходит к бойцам, разговаривает, закуривает, смеется. Его кисет с табаком переходит из рук в руки. Потом Кривошеин уходит.
Новых бойцов выстраивают для утренней поверки. Суетится и бегает Черенков. Бойцы волнуются. Затем появляется Самарин, в начищенных сапогах, весь в ремнях, важный как генерал.