Кущ почувствовала, как тепло от рюмки водки растеклось по всему телу. Ефимочкин с ожесточением тер уши.
Леша, сверкая дерзкими, горячими глазами, убежденно говорил:
— Это правильно сказал Филатов. Пелехатый красивых слов не любил. Не знал их. Он молча работал. Зато с душой. И механизмы и живое существо понимал и чувствовал. Он сверху не лакировал, вглубь смотрел… — Виной ли была тельняшка с яркими синими полосками или открытая шея, или якорек, вытатуированный на левой руке, но снова показалось, что под Лешей не пол, а палуба и самому ему не страшны ни штормы, ни бури, ни морские ветры. Он зашептал горячо, проникновенно, взволнованно, хватая собеседника за руки, заглядывая в глаза: — Умер, это я понимаю… Каждому свой век, тут никто не виноват… Но ты не глуши его дела, ты делу не дай умереть. А Николай Павлович заглушит, он легкую жизнь любит…
— Почему вы такого мнения о Николае Павловиче? — в упор спросила Кущ. — Что он вам сделал плохого?
— Мне? — Леша горделиво улыбнулся. — А что он мне может сделать? — И медленно процедил сквозь зубы: — Я вам одно скажу: вы еще вспомните нашего Пелехатого, когда фабрика начнет перевыполнять план. Это его труд. Это он обеспечил…
Кущ встала и, недовольная собой, недовольная тем, что, поддавшись порыву, очутилась за этим столиком, покрытым мокрой клеенкой, сделала резкое движение рукой, как будто подвела черту.
Они пошли домой.
На перекрестке Леша попрощался.
В гостинице, в коридоре, отпирая дверь в свой номер, Кущ, прищурившись, вдруг гневно спросила Ефимочкина:
— Интересно, что бы на все это сказал ваш мудрец Кривцов, какие бы он сделал обобщения из всех этих фактов? Ведь ему все ясно, у него на все есть готовый ответ.
Ефимочкин растерянно мялся, снимал и надевал очки, подбирал слова. И наконец спросил:
— Александра Александровна; ведь, в сущности, можно так понять, что миссия наша закончена?
— Почему это?
— Ну как почему? Потому что какой же смысл теперь, — он сделал ударение на слове «теперь», — в нашем обследовании?
Кущ нахмурилась.
— Мы приехали проверять работу фабрики, а не расчищать путь для нового директора.
— Вы так думаете?
Ефимочкин уставился на груды дел, лежавших на столе. Он долго смотрел на них, словно впервые видел столько бумаг, испещренных цифрами. Затем вдруг сорвался с места, осененный внезапной догадкой.
— Я пойду в цех… Надо все-таки узнать — наладилось ли там с эксцентриком?
И с решительным видом, точно собираясь на дрейфующую льдину, в район Северного полюса, Ефимочкин нахлобучил шапку и вышел.
Кущ в замешательстве посмотрела ему вслед. Почему она сказала «путь для нового директора»? Разве она забыла фамилию Николая Павловича? Разве она так вот, на веру, приняла слова Леши?