Русские погрузились в панику. Метались по кругу, словно загнанные волки, и не знали, как им быть.
— В сабли! — первым пришел в себя Федор. — Айда за мной! Вперед! — Он с силою хлестнул плетью коня, направив его прямо на врага.
— Гей, гей, казаки! — закричали товарищи. — Бей их, собак треклятых, бей!
С ходу прорвать кольцо маньчжур казакам не удалось. Выставив вперед копья, те не подпускали их к себе. Снова казаки метались по кругу, пытаясь отыскать в неприятельских рядах брешь. Тем временем кольцо вокруг них продолжало сжиматься. Чтобы пробить себе дорогу, казаки стали отчаянно бросаться на копья. Один бросок, второй, третий… Звенел металл, хрипели от натуги кони, и то ли пот, то ли кровь застила глаза мужчинам.
— Давай-давай, братцы! — ловко орудуя саблей, попытался подбодрить товарищей Федор. — Не помирать же нам по запечьям да у бабьих подолов! Если умрем, то не в пьяном угаре, а в бою!..
— Любо! — услышал он в ответ.
— Вспомним, товарищи мои, как мы османов били! — зазвучал натужный голос Федора. — Как били турок проклятых… Как крушили и жгли боярские имения, секли богатеям головы. Помните, как ходили на добычу и на угон за маньчжурами! Помните, братцы?
— Помним! Все помним! — отвечали ему товарищи.
— Так не посрамим же казацкий род и сейчас! — ударив саблей бросившегося на него маньчжурского ратника, крикнул он.
— Не посрамим! — послышалось в ответ.
Снова звенела сталь, и падали под ударами казацких сабель иностранные враги.
— Давай-давай! — прозвучал голос Федора. — Гей, Гридя! Где ты там? — позвал он товарища. — Жив ли?
Гридя Бык хотел что-то сказать в ответ, но острая маньчжурская стрела пронзила ему грудь.
— Прощайте, казаки… — только и успел вымолвить Гридя перед смертью.
Федор видел, как тот упал с лошади.
— И-их! Прощай, мой товарищ, — с болью в голосе произнес он и с новой силой принялся крушить врага.
Бились казаки, пытаясь саблями проложить себе дорогу. Люто бились, вспоминая недобрым словом все, что сугубило их жизнь в долгие месяцы осады, что вредило русской земле и не давало мирным людям жить спокойно. За детей своих и жен мстят, за стариков, за товарищей, павших от болезней и от рук супостатов.
— Гей, братцы, гей! Пусть же пропадут все враги земли русской! — взывал к товарищам Федор. — Иван… Шишка? Хорошо ли бьешься?..
Тот не успел откликнуться, так как острое маньчжурское копье остановило его сердце.
— Прощай, мой верный друг! — увидев, как Иван тяжело сполз с лошади, крикнул ему Федор.
Следом пал от маньчжурской пули Семен Онтонов.
— И ты прощай, Семка… — завидев на земле мертвое тело товарища, сурово произнес Опарин. — Славно гульнули мы с тобой в этой жизни, но, видно, всему есть конец.