— Привет. Я Саймон.
— Я знаю, кто ты, — пробормотала она.
Верно, по-видимому, Саймон был знаменитостью. Если бы он помнил все, возможно, это бы показалось ему нормальным. Может быть, он бы знал, что заслужил это, вместо сомнений о правомерности такого отношения.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Марисоль, — неохотно ответила она. Он заметил, что она перестала трястись, после того, как Скарсбери отошел.
— Не волнуйся, — сказал он обнадеживающе, — я буду атаковать тебя потихоньку.
— Хм, — сказала Марисоль. Теперь она не выглядела так, будто собиралась сейчас заплакать; ее глаза были сужены. Саймон не сильно привык к маленьким детям, но они оба были примитивными. У Саймона было неловкое чувство близости.
— Ты хорошо устроилась? Скучаешь по родителям?
— У меня нет родителей, — сказала Марисоль слабым, но твердым голосом.
Саймон стоял пораженный. Каким же он был идиотом. Он думал о том, почему примитивные дети могут прийти в Академию. Им придется делать выбор: отказаться от своих родителей, своей семьи, своей прошлой жизни. Если, конечно, у них итак не было родителей и семьи. Он думал об этом и забылся, увлеченный своими собственными воспоминаниями и мыслями о том, как он будет вписываться в круг новых людей, думая только о себе. У него был дом, в который он мог вернуться, несмотря на то, что он был не идеальным. У него был выбор.
— Что тебе сказали Сумеречные охотники, когда они брали тебя на службу?
Марисоль уставилась на него своим ясным и холодным взглядом.
— Они сказали мне, — проговорила она, — что я буду бороться.
Как оказалось, она начала брать уроки фехтования с того момента, как научилась ходить. Она поставила его на место и, буквально, стерла в пыль, спотыкаясь об него как крошечный, колючий торнадо, настигший его на тренировочном поле, и сваливший его с ног.
Ко всему прочему он уколол себя в ногу своим же собственным мечом в момент, когда падал. Но это было очень незначительной травмой.
— Ты был слишком мягок с ней, — сказал Джон, проходя мимо и помогая Саймону подняться. — Знаешь, отбросы не научатся, если их не учить.
Его голос был добр; а вот его взгляд в сторону Марисоль нет.
— Оставьте ее в покое, — пробормотал Саймон, но он не сказал, что Марисоль победила его честно. Они все думали, что он был героем.
Джон ухмыльнулся и пошел дальше. Марисоль даже не взглянула на него. Саймон изучал пострадавшую ногу.
Не все это было таким пронзительным. Кое-что было обычной рутиной, например бег, но сколько Саймон не пытался бежать и идти в ногу с людьми, которые были гораздо спортивнее, чем он когда-либо был, его постоянно мучили воспоминания о том, как его легкие никогда не жгло из-за отсутствия воздуха, как его сердце никогда не стучало от перенапряжения. Он был быстр когда-то, гораздо быстрее, чем любой из этих Сумеречных охотников, холодных, хищных и сильных.