— То же, что и всегда. Сбивать настройку, растаскивать связи. Вмешиваться, пускать по ложному следу, уводить в сторону. Он начнет сопротивляться и, может быть, проснется.
Думаете, я что-нибудь понял? Ничего, кроме главного: может быть. Это значило: а может и не быть. В спальню опрометью вбежала Жаворонок с миской, полной медных бляшек. Она поставила миску на пол у изголовья и — алатан-улатан! — выскочила прочь, не произнеся ни слова.
— Что я делал с тобой, дружок? С Уотом? С Мюльдюном? — дядя Сарын обождал, пока за дочерью закроется дверь. — С собственным сыном, наконец?! Разве Нюргун — исключение?
Он пожевал губами, скривился. Должно быть, слово «исключение» горчило.
— А даже если исключение? Ты только не вмешивайся. Что бы ни случилось, не вмешивайся. Обещаешь?
— Ага.
— Спасибо. Начнем?
Глаза Сарын-тойона открылись. К счастью, он стоял ко мне спиной, но чутье безошибочно подсказало мне: сиди, боотур! Не рыпайся! Закоченев, словно на лютом морозе, я сидел, не рыпался. Айталын сидела, не рыпалась. Нюргун спал, не рыпался.
Дядя Сарын смотрел.
Сбивать настройку, вспомнил я. Растаскивать связи. Пускать по ложному следу. Белый Владыка, что это значит?!
В спальне похолодало. Зябкие сквознячки затеяли игру в догонялки. Я и не заметил, как начал дышать на пальцы, отогревая их. Айталын скорчилась, обхватила острые коленки руками. У меня закололо в пояснице. Я прислонился к стене — пятки, ягодицы, лопатки, затылок. Не сразу я сообразил, что именно так становился Нюргун, когда я требовал: спи! Кажется, я приклеился. Намертво, навеки. Освободись на небесной заставе великан Буксат-Хара, явись он сюда, в Средний мир, и боотур из боотуров не сумел бы оторвать Юрюна Уолана от стены. Оторвать, толкнуть к ложу, под разрушительный взгляд Сарын-тойона. Уши заложило, я всё время сглатывал. Под ребрами скакал жеребенок: быстрей! еще быстрей! догоняй!
Дядя Сарын смотрел.
Нюргун задрожал. Так ходит ходуном осина на ветру. Дрожь усиливалась, частила. Больше с Нюргуном ничего особенного не происходило: дрожал, и всё. Ну, зубы еще стучали. Как он при этом продолжал храпеть, я не знаю, но он храпел. Вот сейчас руки его станут разной длины! Нет, голова превратится в наковальню! Нет, пальцы — в ветки багульника!..
Я и сам не понимал, чего, собственно, жду.
— Давай, — попросил Нюргуна дядя Сарын. — Давай, парень.
Я едва узнал голос Сарын-тойона. Еще недавно Первый Человек говорил, как ни в чем не бывало. Сейчас же… Наверное, между животом и ртом дяди Сарына кто-то вставил здоровенный хомус и дернул за язычок. Гнусавый, трепетный, долго не затихающий звук. Я проснулся бы от одного этого: давай, парень!