– Зачем? Ты в этом образе с рождения, – растянулись в ухмылке тонкие женские губы.
– Ну что ж, – наигранно нахмурился Алекс, – раз я не отвечаю за свои поступки, следовательно, могу спокойно запустить стулом в главного редактора. Давно об этом мечтал. – И он действительно схватил стул и поднял его над головой.
В следующую секунду в кабинет влетели два бугая в белых халатах. Картина, представшая перед ними, в комментариях не нуждалась. Не успел Алекс опомниться, как был тут же облачен в смирительную рубашку. Скорость, с какой действовали ребята, говорила о высокой квалификации. А грубость…не говорила ни о чем. Просто было больно, и только-то.
Карина подняла с пола зафиксированную на бумаге легенду, скомкала и бросила в мусорное ведро. Подошла к окну. Алекса бесцеремонно запихивали в машину. Слезинка пробилась сквозь ресницы и покатилась по щеке. Она могла позволить подобную роскошь, только находясь наедине с самой собой.
Клиника Миллера ничем особенным не отличалась от других клиник аналогичного профиля. Серое трехэтажное здание, частично с решетками, окруженное высоким забором. Не отличающееся разнообразием меню, строгое соблюдение установленного режима, стандартные ежедневные процедуры. Впрочем, все это поверхностно. Режим хоть и соблюдался в строго установленном порядке, однако сам по себе был мягким. Однообразное меню размешивалось деликатесами от родственников и знакомых. Ну а процедуры были ненавязчивыми, и воспринимались скорее как ритуал.
Алекс лежал на койке, наблюдая, как по потолку ползает жирная муха. С момента его заселения прошло часа полтора. За это время определился стиль поведения, а так же наметился кое-какой план.
Риск быть узнанным ему практически не грозил. Популярный журналист Алекс Мирецки не выставлял свой фейс на всеобщее обозрение. Во-первых – абсолютное отсутствие тщеславия, а во-вторых – сохранение визуального инкогнито давало широкие возможности просачиваться в самые закрытые от информационных структур места, публикуя потом скандально-сенсационные материалы.
В палате обитало еще трое пациентов. Старик, лет шестидесяти, сдвинутый на почве религии, воспринимал себя не иначе, как окровавленный крест на Голгофе. Забинтованный где только можно, он лежал, основательно привязанный, извергая из желтых безумных зрачков мазохистскую ауру. Следующий – неопределенного возраста мужик, с распространенным диагнозом – Наполеон. Тут все просто. Величественное шарканье из угла в угол, разработка стратегии очередного сражения, а так же, указания адъютантам, когда те, делая, согласно графику, обход подопечных, появлялись в дверях. Ну и последний – лысый добродушный малый, устроивший «ворфоломеевскую ночь» в палаточном городке представителям сексуальных меньшинств. После чего, тех стало еще меньше.