Заснул он уже на рассвете, умаявшись, когда за занавесками начало сереть.
* * *
– Имя. Каким ты хочешь, чтобы оно стало?
Наутро они оба делали вид, что ничего особенного не случилось.
Ну, подумаешь, накануне она стояла рядом с полуобнаженным мужчиной, а тот трогал ее за интимные места. Подумаешь, горела потом полночи, как в аду; утро – оно на то и утро, чтобы вещи в нем выглядели иначе – более резко, но менее значимо, непонятно и размыто.
Баал сидел за столом и притворялся, что Алесты не существует – той, вчерашней Алесты, – а к сегодняшней он относился, как обычно: чуть дерзко, с усмешкой, со знакомым напускным равнодушием.
Ей хотелось дать ему в лоб.
Или сесть на колени. Запустить пальцы в волосы, поцеловать – первый раз попробовать мужские губы на вкус. Они должны быть особенными, в нем все должно быть особенным – она чувствовала это кожей. Но ведь не подойдешь, не сядешь – сгонит. Нужно терпение, нужно выждать.
Они оба играли.
– А имя менять обязательно?
– А как ты собираешься возвращаться? Скоро данные о твоей личности будут стерты, и в Город вернется другая Алеста, которая уже не Алеста.
Алька помрачнела. Имя менять не хотелось – она к нему приросла.
– У меня ведь еще есть время подумать?
– Думай. Но документы надо делать заранее, иначе приживешься тут.
Повисло многозначительное молчание.
Наверное, хозяин вложил в последнее предложение уничижительное значение – мол, будешь бездомной, – а Альке почудилось другое – ей вдруг представилась жизнь тут – их совместная жизнь. С ним, с Баалом. Она бы нашла, чем занять себя, он бы возвращался по вечерам домой, а она встречала бы его – ласково и жадно, любила бы, как женщина любит мужчину. Доверяла бы, уважала, заботилась.
Какие странные мечты. Бред… наверное.
Она, вон, и так шлет ему Любовь ежедневно, а результата ноль – почему вчера ушел? Почему не позволил себе большего – не понравилась?
В это Алеста не верила. Видела, как вздыбились его штаны, и полночи пыталась не думать о том, что под ними.
Вот как бы его подтолкнуть? Уходить из этого дома, не попробовав того, к чему тянулось не только сердце, но и тело, казалось неразумным. Тоскливым.
– А я тебя плохо кормлю?
– Что?
Хозяин о чем-то задумался, и вопрос выбил его из колеи.
– Говорю, я плохо готовлю?
– Нет. Я что – не жру?
Вместо ответа она улыбнулась. Баал «жрал» и жрал за обе щеки.
– Так я бы и осталась. Прижилась бы.
Он счел ее слова не то глупой шуткой, не то завуалированным оскорблением.
– Ты, давай, думай насчет имени, – черные глаза прищурились, и у Альки вновь невпопад заныл живот, – я тебя не на постой привел.