Прекрасная работа, правильная для него, подходящая.
И Баал в кои-то веки научился радоваться жизни. И даже в какой-то мере тому, кем родился. Чем плохо убивать по заданию, «по показаниям»? Не он, так кто-то другой. Любой, к кому его направляли, уже отжил свое в этом мире и должен был покинуть его, и не потому что Баал плохой или плохая Комиссия, но потому что совершил проступок, потерял искру или же просто сдулся. Зачем Уровням слабаки?
Регносцирос подался вперед, встряхнул длинные, вьющиеся кольцами темные волосы, забрал их пятерней назад, стянул в хвост. Довольный, не чувствуя более тяжести в чреслах, поднялся с кресла, принялся натягивать джинсы.
Нет, он не умел, как коллега Мак Аллертон, выслеживать «жертв» на расстоянии, не мог находить их внутренним взором на мысленной виртуальной карте, но умел другое – читать эмоции, воздействовать на них при необходимости. Совершать предсмертную анестезию, изучать, анализировать. И, хотя все люди за много лет работы начали казаться ему похожими друг на друга, как близнецы, – одни и те же желания, эмоции, потребности, – все же работа до сих пор доставляла удовольствие.
Проводит сегодня четверых, вернется, поспит.
А завтра сходит на матч по артболу, которого давно ждал.
Квартира пахла помойкой: лежалой пиццей, немытыми стаканами, засорившимися трубами, тухлой урной. В осязаемые ароматы вплетались и другие – неосязаемые: страха, отчаяния, мрачной безнадежности.
Перешагивая порог чужого дома, Баал поморщился – зачем доводить себя до такого? Если ты жив, если у тебя есть руки и ноги, голова на плечах – нормальная работающая голова, – зачем погребать себя заживо под лавиной сомнений, самобичеваний, тонуть в пучине неверных действий, влекущей за собой неподъемную тяжесть вечной вины?
Странные люди. Непонятные. Безнадежные.
Этот оказался наркоманом.
Он сидел в углу неубранной гостиной, в темноте, под окнами, за которыми шумел ливень. Стулья перевернуты, свет отключен, вокруг разбросаны пустые шприцы; из мисок на столе тянуло химией.
Когда высокорослый, одетый в черный кожаный плащ мужчина вошел в комнату, хозяин дома – молодой еще парень – очнулся, поднял голову, сфокусировал мутный взгляд на госте и почти сразу же завозился, захрипел:
– Застрели меня! Застрели! Только не режь, не мучай!…
Почувствовал.
Они все его чувствовали – люди, – хотя их интуиция не развивалась выше определенного предела. Но смерть не почувствовать невозможно. Довел себя до безнадежного состояния? Расхотел жить? Жди гостя.
Дрейк не направлял к тем, у кого оставался хотя бы шанс исправиться – приказывал «чистить». А как еще быть со слабаками в мире, где естественная смерть отсутствовала? Регносцирос понимал подобные приказы, более того – был согласен с ними.