Зря она оставила собственное имя, когда те люди в форме задали вопрос: «Как желаете зваться в новом мире?»
Она могла выбрать любое: Лисса, Милена, Лиана, Андреа, Констанция, на худой конец…
Констанция.
В воображении тут же всплыло лицо матери и застывшее на нем выражение легкого недовольства, даже брезгливости, мол, и почему мир такая сложная штука? Почему все просто не может быть так, как я хочу?
Они так и не заставили ее забыть, не смогли.
А ведь назови она тогда другое – Гленда, Изабелла, Джулия – Хлоя не тянула бы теперь извечное и монотонное «А-а-аля-я-я…»
Хорошо хоть полного варианта имени подруга до сих пор не знала – думала, что Алька – это не то Алина, не то Айлина, не то вообще Альмира. Пусть. Бабушка всегда говорила: «Людям ни к чему знать все твои имена, Аленька. Пусть зовут, как хотят. Чем меньше знают, тем сильнее защищена душа».
А бабушка не ошибалась.
Алька и фамилию оставила прежнюю – Гаранева, – не потому что любила ее, а потому что помнила про «дань уважения далеким предкам». И кем бы ни был ее далекий и забытый дед, он, наверное, хотел, чтобы его род с гордостью носил его фамилию. И она носила. Не с гордостью, но честно и не размениваясь на псевдонимы.
Дождь усилился, застучал громче, напористей; гуще зашелестели блестящие кроны, и на душе вдруг снова сделалось хорошо. Выходной, свободный день, а за окном новый мир – мир, который она к своему стыду и удивлению успела полюбить.
Ей до сих пор не верилось в то, сколько всего произошло за последние полтора года. Много. Очень много. Иногда казалось, что слишком много, а иногда казалось – все сказка, сон, – вот сейчас она вздрогнет, а вместе с ней вздрогнет существующий лишь в ее воображении Мир Уровней, и иллюзия треснет по швам.
Она все ждала, а мир все не вздрагивал, оказался на удивление реальным – эта скатерть на столе, пион на окошке, гудящий в углу холодильник… Реальными оказались и улицы, и дома, и пешеходы. Деревья, парки, скверы, огромные районы, кварталы, небоскребы, Комиссия…
Комиссия.
Алька до сих пор помнила ту битву на Равнинах, как будто та случилась только вчера – холод, снег, боль. Те люди в бабкином домике говорили, что она постепенно все забудет, уверяли, что процесс произойдет безболезненно, но то ли что-то в их лаборатории пошло не так, то ли Алькин мозг был устроен по-другому – она помнила. И Танэо, и Лиллен, и мать.
Помнила, но не скучала.
Ее уверили – вы вернетесь тогда, когда захотите. Вернетесь в тот же самый момент и в то же место, которое покинули. Когда будете готовы. Просто найдете способ дать нам знать, а мы услышим – она им верила. Пообещали: время в ваше отсутствие на Танэо идти не будет, а старения в новом мире нет, как нет, впрочем, и детей. Сначала это показалось ужасным, почти чудовищным – позже Алька поняла устройство местного строя и незаметно для себя приняла его, решила – она просто учится, просто живет, просто набирается опыта. Ведь не стареет? А когда поймет, что «пора», уйдет обратно (интересно, а как уходят те, кто «не помнит?»). И к этому моменту, возможно, она поймет, как вернуться с Равнин на дорогу, как справиться с засадами «диких», как дойти до Храма и вернуться домой.