"Шлюха австрийская!"
— Мадемуазель? — а это кто? Виктор или Степан?
"Степан или Виктор?" — но лицо плывет, заштрихованное косым дождем…
"Да, какая разница! — русалкой выныривает из темных жарких вод подсознания Жаннет. — И тот хорош, и этот! Все трое, как на подбор! Выбирай и пользуй! Ils ont fait une partie de jambes en l'air… "
"Фи, мадемуазель! Где вы вообще воспитывались?" — ужасается Татьяна, воспитывавшаяся еще в те еще времена, когда и слово-то "секс" произносили только шепотом и не при мальчиках.
"Да, ладно тебе, старушка! — фыркает внутри нее "суть и смысл французской женственности". — Можно подумать, сама в комсомоле не состояла!"
И смех. Вполне себе блядский смех, и не понять уже, кто же это так "задорно" смеется? Кисси где-то слева, за плывущим через комнату облаком? Или Жаннет в подсознании? Или, может быть, сама она?
— А угостите даму спичкой! — это она к кому? Перед глазами только туман и… да… белые и черные гробики… хи-хи…
— Прошу вас, my beautiful lady!
Чей это голос?
"Красивый голос…"
Но из тумана, откуда-то справа появляется рука с зажженной спичкой…
— Благодарю тебя, рыцарь… — табак смешно щекочет нос и вызывает сухость в горле.
"А мы его смочим!" — затяжка, медленная, как затяжной прыжок, выдох, глоток из стакана, все еще зажатого в левой руке, и холодный горький огонь, бегущий куда-то в глубину тела, навстречу природному огню, разгорающемуся в сердце и где-то еще.
Бесаме… бесаме мучо… та-та та-та-та та-та-та…
"Вот оно как!"
Еще один глоток, и стакан отправляется на черное лакированное озеро рояльной крышки.
"Рояль?! Ах, да… эти гробики… Это же…"
Но: бесаме, бесаме мучо… Что-то такое, что, даже не зная слов — а она их не помнила и перевода не знала — чувствуешь жар страсти и негу любви… и кровь ударяется в бег!
Таня попробовала сосредоточиться и подобрать одним пальцем — как сделала уже однажды на пароходе — мелодию песни, но пальцы не слушались, и еще это нежное дыхание южной ночи, и звезды, плывущие над головой…
Кто-то подошел сзади, нагнулся, и Татьяна узнала запах — великолепную смесь кельнской воды, крепкого табака и хорошего коньяка. Так пах только один человек… мужчина… Баст фон Шаунбург… Олег Ицкович… ОН ее странных снов… А руки с длинными пальцами, как у пианиста, уже легли на клавиши, и…
— BИsame, bИsame mucho, — вывел низкий — драматический — баритон над самым ее ухом. Вот только непонятно, над каким, над левым, или правым?
Но дело не в этом, а в том, что…
BИsame, bИsame mucho,
Como si fuera esta noche la ultima vez…
"Ох! Царица небесная, да что же он со мной делает!"