Да и в общем-то лицо врага Бориса нисколько не волновало. Волновало другое.
За те мгновения, пока Борис наносил удар и провожал взглядом отлетающее рассеченное тело, второй метаморф бросил на землю меч и рванул из-за спины арбалет. И теперь прямо в грудь Борису смотрел массивный наконечник арбалетной стрелы. То ли далатиане сознательно пользовались исключительно земными образцами оружия, то ли просто не знали в своей истории аналогичных предметов для устранения своих ближних, но арбалет выглядел очень даже привычно. И Борис совершенно точно знал, что этот болт без особого труда пробьет кирасу.
А еще он знал, что увернуться уже не успеет…
Краем глаза Петр успел заметить, как Борька рухнул на песок. «Как подрубленное дерево» — пришла на ум избитая донельзя ассоциация. Да, впрочем, было похоже. Дерево падает именно так — шумно, разом лишаясь величественности и силы, превращаясь из могучего лесного великана в безжизненное бревно, годное разве что на доски.
Метаморф спокойно перезаряжал арбалет. Нет особого стыда в том, чтобы проиграть битву… но уступить противнику, мало того, что вооруженному исконно земным оружием, да еще и владеющему им кое-как, — это было неприятно. Даже в том случае, если не вспоминать о ставках на этот бой.
Сам Петр готов был признать, что боец из него никакой. Уже появилась одышка, уже не раз он недобрым словом помянул лень, что стала привычной спутницей его жизни в последние годы, когда комфортный джип, уютный кабинет и кожаное кресло ставились вперед спорту или даже просто свежему воздуху и неспешной пешей прогулке. Теперь приходилось за это расплачиваться. Силы в руках хватало, а вот быстроты… да и выносливости тоже.
И еще он уже успел три раза пожалеть о своем выборе оружия. Да, возможно, меч в руках директора детективного агентства смотрелся бы еще хуже, и размахивал им он бы что той палкой… но с мечом шансы были. Без него — нет.
Может быть, именно потому, что противник Петра владел оружием хуже остальных, позволяло ему чувствовать себя относительно спокойно. И можно было наплевать на то, что этот противник до ужаса напоминает ему мать — высокую, ширококостную женщину, напрочь лишенную каких бы то ни было положительных качеств. Как внешне, так и внутренне. Неизвестно, чем руководствовался тот, кто выбирал для метаморфа именно эту личину, но он просчитался. Пусть на словах и в делах Петр всегда относился к матери именно так, как требовала того общественная мораль, то есть с сыновней почтительностью, мягкостью и готовностью оказать любую посильную помощь, на самом деле он не любил ее. Тому было достаточно причин, и каждая из них была не раз осмыслена, взвешена и подколота в дело.