Несмотря на солидный запас времени, он почти опоздал. Пару раз попал в пробку, да и в Елисеевском, куда он сунулся за кофе, оказалось, несмотря на раннее время, удивительно много народу. Зато теперь он был полностью экипирован — увесистый пакет грозил лопнуть в любой момент.
Хрипло тренькнул дверной звонок.
— Открыто! — послышался из-за двери голос.
Александр аккуратно поставил пакет на пол, отметив про себя, что ковровая дорожка за последние шесть лет у Михаила не сменилась. Это говорило и том, что за прошедшие годы спутница, хотя бы и временная, жизни в этом доме не появлялась — никакая уважающая себя женщина терпеть этот «половичок» не стала бы.
— Куртку на вешалку, а сам сюда, — послышалось из-за двери.
— Холмс, а как вы догадались, что на мне куртка? — поинтересовался Саша, раздеваясь.
— Элементарно, Ватсон. Входя, вы слегка зацепили локтем дверной косяк, а характерный звук трущейся о дерево кожи трудно с чем-то спутать.
— Серьезно, что ли? — несколько озадаченно спросил Александр, входя в одинокую комнату Мишкиной холостяцкой квартиры. Старый приятель, тщательно упакованный в вылинявший, вытянувшийся на коленках спортивный костюм, сидел у окна, улыбаясь до ушей.
— А если серьезно, я тебя в окно видел.
— Чем болеешь? — Саша принялся разгружать принесенные деликатесы. Кофе и печенье Мишка воспринял нормально, но когда на стол бухнулась бутылка коньяка, фыркнул:
— Пить с утра, в такую рань, такую…
— По крайней мере это не дрянь, — в тон ему ответил Трошин. — И потом, не пить, а спрыснуть встречу. Так что с тобой стряслось?
— Ерунда, ногу растянул. — Мишка кивнул на явно более толстое колено, видать, сустав был затянут эластичным бинтом. — С работы шел, темно, вот и… ладно, фигня, заживет. Слушай, у меня к тебе серьезный разговор, так что давай коньяк пока отложим, лады? Там на кухне чайник только что закипел, волоки его сюда.
Мишка, во всяком случае тогда, когда они еще активно общались, болел крайне редко, умудряясь даже сезонный грипп пропускать мимо. Может быть, именно поэтому каждую болячку, которой все же удавалось его зацепить, он воспринимал как нечто почти наверняка ведущее к летальному исходу, отдавался процессу болезни целиком и полностью. Ощутив какое-нибудь недомогание — как максимум раз в год, — он сразу же обкладывался таблетками, микстурами… и даже умудрялся сам себе ставить горчичники. Вот и сейчас, несмотря на легкое растяжение, он явно не собирался передвигаться без острой необходимости, тем более что в доме было кому за ним поухаживать. Александр лишь улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям — да уж, хорошо, черт подери, что есть все же в этой жизни нечто, со временем почти не меняющееся.