Коридоры, ведущие в трехстенные спальни, извиваются, как русла древних рек, а кухонная кладовая – аэродинамическая труба, где высоко висят шкафы. Трубы дребезжат, словно кряхтящий старик, паркетины дышат. В ее спальне матовое стекло двери полно лиц, у них круглые рты, и они кричат луне о своей боли. Долгий слог лунного света соскальзывает вниз, серебря пол, а потом дребезжит, как бьющееся стекло. У лиц на двери волчий оскал. В уголках ртов засохла кровь.
У горничной ванна на четырех ножках, и ребенку легко представить, как там тонуть. С потолка в гостиной свисают четыре медных фонаря. Потолок высокий и покрыт потускневшим золотым листом. Над гостиной – балкон с гнутыми перилами, пространство между ними достаточно велико, чтобы в него пролезть ребенку и пуститься в плавание по воздуху. Еще один пролет наверх – и она в студии, где пахнет скипидаром. Потолок конусом уходит вверх, как шляпа ведьмы. В самом центре на черной цепи висит люстра с железными пиками. Она чуть вращается на ветру, который свистит между трапециевидным северным окном и трапециевидным южным окном.
На стене висит посмертная гипсовая маска Бетховена с закрытыми выпуклыми веками. Она забирается на стул и проводит пальцами по закрытым векам. На гипсе налет сажи. Вот она оставила отпечатки пальцев на глазах Бетховена. Наверняка произойдет что-то ужасное.
На столе – череп. Рядом с ним свеча. Натюрморт, придуманный ее дедом. Неужели еще сохранились такие вещи, как натюрморты? На мольберте незаконченная картина с черепом и свечой. Что здесь более «морт»?[158] Череп? Или натюрморт с черепом? Кто из них будет «морт» дольше?
В углу комнаты чулан. В нем висит зеленая армейская форма ее мужа, пустая. Рукава полощутся на ветру. Он умер? Она ужасно испугана. Она устремляется в опускную дверь студии и дальше – вниз по ступенькам. Внезапно падает, зная, что умрет, когда долетит до низа. Она пытается закричать, и попытки пробуждают ее. Она с удивлением обнаруживает, что в Париже, а не в доме своих родителей. Он по-прежнему, словно мертвый, лежит рядом с ней. Она смотрит на его спящее лицо, большой рот с приподнятыми уголками, тонкие брови, словно выписанные китайским каллиграфом, и думает: на следующий год они разойдутся или же у них родится ребенок, который будет на нее не похож.
– Счастливого Рождества, – говорит она, открывая глаза.
Они с надеждой занимаются любовью.
Подморозило, и улицы после вчерашнего дождя покрылись ледком. Они одеваются и выходят на улицу. Он крепко держит ее, но она все равно постоянно поскальзывается. Он просит ее делать маленькие шажки.