Его остановили где-то в пределах деревни. Факелы и масленые лампы окружали его, и ствол каждого пистолета и каждой винтовки готовился нанести ему смертельную рану.
Толпа снова расступилась, когда подошел Нури. Он пристально посмотрел в лицо Майкла.
— Деревня моя, — сказал он. — Люди мои. Нури управлять тут. Ты скажешь другое, Дьявол?
Майкл, не дрогнув, посмотрел в глаза этого человека.
— Я скажу, что скоро Нури будет стоять на коленях. Я скажу, что скоро Нури будет молить о пощаде.
Это вызвало широкую улыбку Человека-Огня и заставило его радостно захлопать в ладоши. Очевидно, Нури наслаждался этой игрой, как и любой закоренелый убийца, которому была необходима острота ощущений. Возможно, в какой-то степени он искренне верил словам Майкла. По крайней мере, он не знал, кто еще осмелился бы говорить с ним в таком тоне. Разве что, действительно, сам дьявол?
— Дьявол, — сказал Нури. — Познакомься с мой сын.
В поле зрения показался мальчик лет четырнадцати, передвигавшийся на костылях, которые сверху были обвязаны марлей — похоже, из лекарского снаряжения.
Мальчик, одетый в свободную белую рубашку и красные штаны, был похож на своего отца. За исключением того, что его правая нога от бедра отсутствовала, а от левой ноги осталось нечто, способное слегка загребать землю, напоминавшее по форме копыто. Майкл представлял себе, что это была за травма — такие увечья могла оставить подорвавшаяся мина. Даже если сам ты переживешь взрыв, часть тебя не переживет его. Глядя в запавшие глаза мальчика, Майкл не представлял себе, как тому вообще удалось выжить. Правый глаз у него был белым, словно закатанным кверху, незрячим. Вся правая сторона лица странно подергивалась, что могло быть результатом травмированных лицевых нервов.
— Мой Хасиб, — тихо сказал Нури, наклонившись к самому уху Майкла. — Старший сын. Мой гордость. Он быть красивый мальчик? Говори мне, Дьявол.
Мальчик посмотрел на Майкла с такой ненавистью, какой Майкл никогда прежде не видел. Казалось, если бы у этого ребенка был пистолет, вся эта маленькая игра быстро закончилась. Ненависть составляла все его существо. Он напоминал ящерицу с покрытой шипами кожей, и от него пахло, как от охваченного огнем мира. Майкл знал этого мальчика. Он хорошо знал его. Таким же мальчиком был каждый страдалец, каждый, кому довелось пройти через ужасы войны, каждый сирота, каждая вдова, каждый инвалид, каждый озверевший выживший, нашедший труп своего товарища в канаве. Каждый кусочек человеческой плоти его издавал безмолвный крик.
О, Майкл Галлатин хорошо знал этого мальчика, и он чувствовал страх по отношению к его искалеченной душе.