— Мы все надеемся на раннюю весну, — сказал Колльман.
— Я не припомню более холодной зимы, — тут же ответил Майкл.
— Но моей собаке, конечно, зима понравилась, — кивнул священник.
— Какой породы ваша собака? — был ответ.
— Обычная дворняга, — последовала завершающая реплика.
Майкл кивнул. Он снял фуражку и уставился на гобелен, решив, что в нем, пожалуй, содержится определенное сообщение. Сообщение, которого он был бы счастлив не получать.
— Ситуация развивается хорошо, — сказал Колльман после недолгой паузы, чуть повернув голову и проследив за движениями нескольких человек, пересекавших фойе. Недалеко, но на безопасном расстоянии на диване сидел пожилой мужчина в компании молодой женщины, с которой он поддерживал тихий и спокойный диалог, казавшийся слегка… пресным. На лицах обоих стояла печать страдания и усталости. Быть может, им недавно довелось навестить в больнице калеку — безрукого или безногого солдата, которого война сделала инвалидом… или выйти с процедуры опознания обожженного тела, которое когда-то было хорошим немецким мальчиком? Майкл задавался вопросом, сколько еще таких изувеченных войной людей встретится ему в жизни и в скольких странах? Закончится ли это когда-нибудь?
— Развивается хорошо, — повторил Колльман.
— Рад слышать, — отозвался Майкл, и голос его прозвучал резче, чем ему хотелось.
Священник сцепил длинные пальцы, оглядев пространство. Интересно, о чем он сейчас думал? О Божественном замысле? Услышал какой-то голос из Божественной бесконечности? Майкл спрашивал себя об этом, но задавать этот вопрос вслух не стал.
— Имела место одна деформация, — сказал Колльман.
Майкл ждал и хранил терпение. Деформация. Как если бы это говорил портной, пошивший изделие по неправильной выкройке. Стало быть, теперь требовались серьезные меры, чтобы это исправить.
— Мы хотим, чтобы женщины не было.
— Не было? Имеете в виду… что ее нужно куда-то перевезти?
— Вы понимаете, о чем я.
— Нет, не понимаю, — сердце Майкла будто сжали в тиски. Он не мог дышать, кровь прилила к лицу. — Не понимаю, — повторил он, чувствуя, что голос его звучит предательски слабо.
— Было принято соответствующее решение удалить ее. Мы хотим сделать заявление.
Наступил момент, когда Майкл Галлатин почти потерял все, что выстраивал внутри себя на протяжении стольких лет накопления опыта: самообладание, знания… уверенность в том, что иногда следует подстегнуть людскую глупость на пути к своей цели и своей свободе, сталкивая желания собственного сердца все ниже и ниже, не обращая внимания на мрачность следующего рассвета, когда волки взвоют от тоски. Он знал, что необходимо было делать, чтобы выжить. Чтобы