Дедуля поморщился, Калерия Ильинична всплеснула руками, растерянно посмотрела на дедулю и сама, приподнявшись, поцеловала его в щеку. Дедуля чокнулся с ней бокалом шампанского, выпил залпом и принялся за еду. Торжественная часть на этом кончилась, заговорили кто о чем.
— В чем это у тебя ухо? — тихо спросила Аня, придвинувшись вплотную к Николаю.
— В вакуумной мастике,— не моргнув глазом, сказал Николай.— Был в институте, помогал Жоре Сазыкину, кое-как нашли течь, вот и измазался.
Аня подала ему салфетку.
— А разве мастика красная?
— Всех цветов бывает...
Николай вытер на всякий случай оба уха и, скомкав салфетку, положил на краешек стола. Аня тотчас взяла ее и зажала в кулачке.
— Как это ни печально, увеличение продолжительности жизни тормозит прогресс общества,— сказал дедуля, наливая себе еще шампанского.— Старикам свойственна инертность, стремление к стабильности, а более частая смена поколений обеспечивает более эффективное обновление, следовательно — прогресс. Счастье, думаю, где-то посерединке, во всяком случае — в умеренности.
Мищерин, сидевший молча, со вздернутым плечом, перекособочился на другое плечо и, подняв фужер, к которому еще не притрагивался, сказал:
— А моя внучка, Валетка, определила счастье так: это — переносить котят через дорогу, по которой мчится транспорт. Извините за сравнение, но это относится ко всем нам. В этом и есть истинное счастье, остальное — суета сует и томление духа. Тут, сами понимаете, скрыта определенная возможность для неплохого тоста, но я боюсь обидеть весьма солидных людей и потому ограничусь пожеланием здоровья и процветания Дмитрию Никифоровичу и Калерии Ильиничне, а также всем тем, кого они перенесли в свое время через дорогу.
Он чуть пригубил шампанского и отставил фужер с видом, красноречиво говорившим о том, как он не выносит спиртное. Дедуля же, наоборот, выпил с большим удовольствием и потянулся было за добавкой, но Калерия Ильинична шлепнула его по руке, и все засмеялись. Засмеялся й сам дедуля, моложаво блестя вставными великолепными зубами.
— Вы не должны слишком хвалить меня сегодня, а то умру от радости,— сказал он.— Да, да, истории известны такие случаи. Не верите? Извольте. Софокл умер от радости. Папа римской католической церкви, кажется, Лев Десятый — тоже. Я не Софокл и не папа римский, но тоже папа, даже в кубе, а потому ничто «папское» мне не чуждо.
— Браво! — воскликнул Оксиюк-младший.
— Я рад, действительно рад, друзья мои.— Дмитрий Никифорович чуть склонился к Калерии Ильиничне, положил руку ей на плечо.— Помнишь, Лерочка? «И если глупость, даже достигнув того, чего она жаждала, все же никогда не считает, что приобрела достаточно, то мудрость всегда удовлетворена тем, что есть, и никогда не досадует на себя». Помнишь?