— Она хорошая.
— Да вижу. Плохая не стала бы тут с коровой возиться. Кто мы ей? Даже не соседи. Или... засватал уже?
— Что ты?! — Олег залился румянцем, на носу выступил пот.— О чем ты!
— Ну, ну, пошутил. Тогда, значит, из-за матери. Видит, трудно одной управляться со всеми с вами. Отец опять же всю дорогу на колесах, да?— Георгий Сергеевич?
— Ну, и он тоже.
— Да у них большое несчастье, .от них мать ушла.
— То есть как «ушла»? — не понял Николай.— Какая мать? Чья?
— Ну, Полина Анатольевна, Катина мать.
— Вон как! А почему?
— Любовь,— сморщился Олег.
— Любовь?! Ну что ж, причина, считаю, уважительная, ничего не попишешь — любовь!
— Думаешь, любовью можно все оправдать?
— Не все, но — многое! Сильно переживает?
— Еще бы! Катя ведь очень добрая.
— Ценная информация... Ну, а куда решили поступать?
— В сельскохозяйственный. Катя — на агронома, я — на зоотехника. Катя все-все травы, все цветы знает. И цветы ее чувствуют. Подойдет к цветку, поговорит с ним, и цветок распускается. Представляешь?
— Фокусы показывает?
— У нее биополе!
— Чепуха все это!
— Не знаю, как там у других, а у Кати точно какое-то поле — очень доброе. Вот узнаешь ее поближе, сам убедишься. Просто замечательная!
— Верю-верю, замечательная, а вот что цветок распускается — фантазия.
— Не веришь?! — воскликнул Олег, и в голосе его было столько огорчения, столько мальчишеского задора, желания немедленно доказать правоту своих слов, что Николай рассмеялся, обнял братца за плечи.
— Ладно, ладно, пусть будет биополе, если тебя это устраивает.— Он помолчал, играя брелоком с ключами от машины.— Отец что-то неважнецки выглядит. Просто кожа да кости.
— Дергают все время, нервы мотают. Из-за него и мама переживает. Она ведь, сам знаешь, правая рука. У нас, как отец стал председателем, вечно народ толчется, и все к ней. Это сейчас никого, потому что мама в больнице.
— Давай-ка съездим к ней, соскучился. Подарки отвезем. Я ей халат теплый купил, банку компота заграничного захватил. Ну?
— Вообще-то я сегодня забегал к ней, но ничего, поехали!
— А математику — по дороге. Преподам вам часовой курс.
— Тогда, может быть, и Катю возьмем?
— Конечно! Зови!
Николай заглянул в боковушку — бабка спала или делала вид, будто спит. Руки ее были сложены на груди, лицо спокойное, умиротворенное. Олег махнул рукой, дескать, ну ее, не трогай, и они вышли на улицу.
3
Катя появилась тотчас, как только они подъехали к ее дому. Одета она была в легкий сарафан в цветочек, на ногах — босоножки. Николая опять, как и в бабкиной боковушке, поразило лицо девушки — ясное, чистое, светящееся. Наверное, решил он, это от глаз — глаза у Кати сияли радостью, тихим восторгом, причины для которого были вокруг — безоблачное небо, теплый вечер, зеленая трава. Поражали сочетание смуглости и яркого румянца во всю щеку, большие, с голубичным отливом глаза. Хотелось бесконечно любоваться ее лицом. В городе такие аленькие цветики не расцветают, там девушки побледнее, похилее, поискусственнее. Глядишь, еще совсем кроха, а уже и губы размалеваны, и глаза накрашены, и волосы взбиты-перевиты, а в ушах и на руках украшения, хотя и дешевые, но блестят как настоящие. Дурочки, не понимают, что навесная эта красота затеняет свою, естественную. Это камню нужна оправа, а человеческая красота хороша в естественном, натуральном виде. Ну, может быть, чуть-чуть — для городских, бледнолицых телочек...