Рассказы (Харитонов) - страница 20

? Прокатилась волна нас всех. Наш деревенский коротконогий народ с носом картошкой и, наоборот, раса гвэндуэзцев. Где божество через одного. Я вас люблю. И вас люблю. А вас я не люблю. О нет, люблю! Люблю, люблю. О, боже мой (портье) ликёру! Разве это camin! И это постель! И это кипение кружев! Выпьем за вычурность. Все: за вычурность! за вычурность! За три цветка! За все цветы! Один гость, тихо: и за ажурность. Я прочел ему заветный стих Тютчева Я очи знал О эти очи Как я любил их Знает Бог — а он сказал тупо как всегда — да, хорошо, прям что-то народное. О глупец, глупец, я подумал (но не стал говорить глупцу); это не народное, это благородное. У нас может быть удача только в классической песне. Там где охраняется обычай петь. Все остальное не дойдет до своего назначения. Там, где гармония. Где лад. Там где нерезко и неброско. Где васильки. Там где покой и глубина. Если ты на другие пути не заглядываешься, так тебе спеть дадут. И дойдешь до высочайшей высоты. Если есть талант. А на других путях счастья не будет. Они все в разладе с назначением нашей Родины. Они не наша песня. Держитесь обычая и любите его. А свобода от него никогда ни к чему не приведет, только уведет и не туда и не сюда. Такова наша природа и надо это понять. («Восточное пение») Ну, начали. Раз-два взяли. Пошли. Ну. И —! Да, только талант может легко спеть песню для всех сердец. А гений не может. Потому что у гения нет таланта. Простой порядочный русский, кто хотел стать культурным, всегда тянулся к европейскому. Мы в Н., папа, бабуся, ходили в оперный театр на Чио-чио-сан или Лебединое озеро, где Одиллии, Зигфриды и Ротбардты, но никакого интереса к хору Пятницкого, потому что это не культурное (так думали). И только столичные умы, руководители культуры, могли, наоборот, стоять за русское народное чтобы не плестись в хвосте у Запада, а поставить свой, особенный товар на мировой рынок. Но тут уже отчасти политика. А простой чел. инстинктивно видит культуру в западном или аристократическом русском, т. е. взращенном на Европе. А сейчас некоторые ревнители славянского отдали все западное (т. е. свободное и лукавое) евреям, и на этом страшный просчет. Раньше и славянофилы и западники были русские. Пётр нанёс в Россию всего голландского и итальянского, и стало наше. И вышел Пушкин и Глинка. Нам этих песен не повторить. Можно только по ним плакать. Повторять заколдованные слова тех песен — напр., я прекрасная лесбиянка в черных кружевах я итальянка я томлюсь по любви и пою и никто не ответит на любовь мою Верные красавицы жены министров сталинских времен полные женственные не знали забот всю жизнь за надежной спиной не эмансипантка привыкшая вш кш быть усладой и верной мужу генералу без излома без вывертов муж-старик может ей хвалиться и гордиться перед другими генералами что заработал право на такую жену с волнистой задницей не вертихвостка какая-нибудь пышнотелая. Она сидит и вышивает. Пава. Я с детства ранен Пантофелью-Нечецкой. Только женщины могут спеть про розу и взор прекрасным женским голосом. Только музыка родит музыку. И немного жизни. О Боже мой, дай прозвенеть и сказать золотые слова и в сердца вечно в сладко запасть. Пастерначишка был жертва той культуры с атакой на слушателя и прогрессом. Эти спотыкания и допустим или на самом деле взвихренность может быть и имеют место как все кактусы на земле, но не то место, которое отводится на земле благородному поэту. И Лесков вел словарь порчи слов и выражений, и Гоголь играл на курьезах, но для того у них были повести в лицах. А стихи Гоголь начинал писать так: звук в небе льется соловьиный, звенит серебряный ручей. Кузмин, мудро понимая, что поэт есть сладкопевец, считал П. только прозаиком. Когда Северянин блистал красивыми иностранными словами, он был и мил как упоенный этим человек, так сочиняющий стихи, у него и говорится все время «я», «я», и все улыбаются и даже восхищаются что это такой он. Но это восхитительный он, а не поэт вообще. А Паст. определенные круги по медвежьему слуху и из политиканства хотели выставить поэтом нормы, во славу речи. А это чревато неизвестно чем. Тем что печальное, красивое и неновое русское слово будет убито! Когда Крученых лепетал и урчал, от него и отмахивались как от дурака; или навеки очаровывались его творческим детством. Но он и занимал священное место юродивого, а не место ясного света. И когда Маяковский говорил своими корявыми словами, он и объявлял себя мессией утилитарной культуры, героически и не стыдясь. История, государство, Царь, Екатерина, Великая революция, Ленин и Сталин, новое дворянство, мощь развившегося государства (или его загниение византийский распад) — а почему победили в войне? (если гниль)