– Я хочу остаться. А можно Боливар тоже?
– Вряд ли. Боливар к новым местам не привык. Он может уйти и потеряться.
– Он не потеряется. Я за ним присмотрю.
– Ну не знаю. Обсужу с Боливаром и пойму, что он сам хочет.
– Ладно. – Не говоря больше ни слова, мальчик разворачивается и скачет обратно к друзьям.
Мальчику, похоже, не странно, что он, Симон, стоит перед ним голый. И, конечно, среди всех этих нагих людей, молодых и старых, его робость тоже быстро испаряется. Но он сознает, что избегает впрямую смотреть на Ану Магдалену. Почему? Почему именно перед ней он сознает свою наготу? Полового чувства у него к ней нет. Он просто ей не ровня, ни в половом смысле, ни в каком ином. И все же всякий раз, когда он пытается посмотреть на нее впрямую, что-то выстреливает у него из глаз, словно стрела, стальная и безошибочная, что-то, чего он не может допустить.
Он ей не ровня, в этом он не сомневается. Если б у нее были завязаны глаза, а сама она выставлена на обозрение, как статуи у Дмитрия в музее или как звери в клетках в зоопарке, он бы часами глазел на нее, завороженный, восхищенный безупречностью, какую она являет в особых тварных очертаниях. Но дело не только в этом, совсем. Дело не только в том, что она молода, полна жизни, а он стар и потрепан, и не только в том, что она, так сказать, вырезана из мрамора, а он, так сказать, слеплен из глины. Почему так сразу пришло на ум вот это – не ровня? В чем же глубинное различие между ними, которое он чувствует, но не может определить?
За его спиной слышен голос, ее голос:
– Сеньор Симон. – Он оборачивается и неохотно поднимает взгляд.
У нее на плечах песчаная пыль, груди ее розовы, обожжены солнцем, в паху – клочок меха, светлейшего бурого оттенка, такой редкий, что его почти не видно.
– Вы один? – спрашивает она.
Высокие плечи, долгая талия. Длинные ноги, мускулистые – ноги танцорши.
– Нет. Инес ждет в машине. Мы забеспокоились о Давиде. Нам ничего об этом выезде не сказали.
Она хмурится.
– Но мы разослали всем родителям оповещение. Вы не получали?
– Я никакого оповещения не видел. В любом случае хорошо, что все в порядке. Детям, судя по всему, нравится. Когда вы повезете их назад?
– Мы пока не решили. Если погода будет хорошая, останемся, может, на все выходные. Вы знакомы с моим мужем? Хуан, это сеньор Симон, отец Давида.
Сеньор Арройо, маэстро музыки и директор Академии Танца: не так он рассчитывал с ним знакомиться – не нагишом. Крупный мужчина – не толстый, не вполне, однако уже не юный: плоть его от шеи и груди до живота уже начала обвисать. Кожа – всего тела, даже лысого черепа – равномерно краснокирпичная, словно солнце – естественная его стихия. Видимо, поездка на пляж – его идея.