В семь часов утра Дурак (это Марк Эмилий Лепид, которого, как тебе будет интересно узнать, я номинально наделил равными твоим полномочиями под моим командованием) ждал меня у двери с жалобой на Марка Антония. Кажется, один из казначеев Антония собирал налоги с тех, кто, по древнему закону, который с таким занудством процитировал Лепид, должен платить их собственному казначею Лепида. Потом еще целый час, вероятно считая, что витиеватая болтовня придает его речи изысканности, он рассказывал об амбициозности Антония – должен признаться, подобное заявление удивило меня в той же степени, как если бы мне сообщили, что весталки – девственницы. Я поблагодарил его, мы обменялись банальностями о природе преданности, и он ушел, чтобы (я уверен) заявить Антонию, будто бы он ощутил во мне избыточную подозрительность в отношении даже моих близких друзей. В восемь прибыли два сенатора, один за другим, и оба обвиняли друг друга в идентичных взятках. Я сразу понял, что виноваты все, что они не в состоянии оказать ту услугу, за которую получили взятку, и что взяткодатель готов предать эту историю огласке, а это потребует судебного разбирательства перед ассамблеей – то есть того самого суда, которого они пытаются избежать, так как он может закончиться ссылкой, если они не подкупят жюри кругленькой суммой, дабы обеспечить свою безопасность. Я рассудил, что они преуспеют в своих попытках подкупить правосудие, и наложил на каждого из них штраф, равный тройному размеру взятки, а потом решил, что точно так же поступлю и со взяткодателем. Они были очень довольны, и я не боюсь за них: я знаю, что они продажны, а они думают, что продажен я… Вот так и прошло утро.
Сколь же долго мы живем в римской лжи? С тех пор как я себя помню, это точно. А возможно, и задолго до этого. Из какого источника эта ложь черпает энергию, чтобы быть сильнее правды? Мы видели, как во имя Республики совершались убийства, воровство и грабеж, и все это называлось необходимой ценой свободы. Цицерон осуждает развращенную римскую мораль, боготворящую богатство, а сам, будучи богатеем, миллионером, переезжает с одной виллы на другую в сопровождении сотни рабов. Какой-нибудь консул говорит о мире и спокойствии, а сам поднимает армии для убийства собственных же коллег, чья власть угрожает его интересам. Сенат говорит о свободе, а сам наделяет меня полномочиями, которые мне не нужны, но которые я должен принять и применить, если Риму суждено выстоять. Возможно ли противостоять такой лжи?
Я завоевал мир, и нигде в этом мире нет безопасного места; я показал людям свободу, но они шарахаются от нее, как от больного; я презираю тех, кому могу доверять, и люблю тех, кто не задумываясь предаст меня. Я не знаю, куда мы идем, но все равно веду страну к ее судьбе.