С горечью осознаю, что у меня не вышло проснуться. Я поворачиваю обратно в комнату. Нагоняющий дремоту голос Селестайн набирает оглушительной громкости.
Чувствуя себя крохотным беспомощным человечишкой, стою посредине помещения в окружении высоченных бетонных стен. Они — рамки моего подсознания, сна или того, что создала я сама, как ассоциацию словам Аарон Селестайн. И, чтобы выйти за эти рамки… конечно же! Нужно их разрушить. Но они толстые… бетонные… Но это мое подсознание, убеждаю я себя, все создала я, и все зависит от меня… Надеюсь, мне удастся то, что я замышляю.
Подступаю к стене, рассматривая ее пыльную, гладкую поверхность. Ко мне приходит безрассудная идея, и ударяю ногой заграждение. По экрану проносятся помехи — серые тонкие горизонтальные полоски, сопровождающиеся шумом. Снова ударяю — на голову сыпется бетонная крошка, экран покрывается серым полотном, исчезает звук и мозаический портрет. Стены с оглушающим грохотом рушатся. И когда они совсем раскалываются, а потолок падает, я заскакиваю в экран, за которым темноту разъедает яркий, ослепительный свет.
Ужасная боль, словно острой иглой, пронзает голову. Мне кажется, что вот-вот и она взорвется, как переспелый, набухший овощ, внутри которого происходят химические процессы, к тому же неприятное ощущение появляется в желудке, содержимое которого просится наружу, как после длительного и резкого покачивания на качелях. Интересно, как долго человек может терпеть невыносимую боль? Пока не надоест? Или пока не станет поздно? Наверное, пока не умрет, но лично я склоняюсь к варианту — нисколько. И я тоже не стерплю, мне срочно необходим анальгетик, в противном случае испущу дух прямо в кресле.
В кресле? — удивляюсь я, щупая твердые подлокотники. С трудом приоткрыв жгущие глаза, обнаруживаю, что все еще нахожусь в просторной светлой комнате. Меня не успели перенести в спальню? — вот тебе на. Заметив, что я очнулась, ко мне спешит Кая. У нее маленький, но мощный, ручной фонарик, и, присев напротив, девушка светит им мне в глаза: сначала в левый, потом в правый, и уходит.
Я оглядываюсь. Люк дотрагивается к повисшему в воздухе прозрачному монитору, пока Кая, нервничая, ему что-то нашептывает. Она напугана и егозит, будто ищет нечто важное, но никак не может найти. В углу работающего экрана высвечивается мой портрет, очевидно, отснятый еще в Котле в День Сбора, а возле него всплывают кислотно-зеленые строчки символов и цифр. Люк кивком отвечает Кае. Девушка хватает со стола пистолет-шприц, и быстрым шагом направляется ко мне. Укол? Второй за день? Безопасно ли это? Ленты самостоятельно, расстегнувшись, сматываются, и я, откинувшись на вогнутую спинку, потираю затекшие, покрасневшие запястья.