… Хотя за последнее время…
Стукнула дверь. Вошел очень довольный фельдфебель Огава.
— Тарада! Двое суток карцера! — объявил он во всеуслышание.
— Слушаю, — ответил Тарада спокойно. — Сейчас?
— Нет, по прибытии на квартиры. Остальные могут приступить к развлечениям.
Развлечений было два: домино и патефон с несколькими пластинками, отмеченными личным штемпелем капитана. Кроме того, можно было перечитывать наклеенное на железный столб расписание дежурств и разглядывать плакат «Дружба счастливых». Плакат был прекрасен. Два веселых мальчика — японский и маньчжурский — ехали на ослах навстречу восходящему солнцу. Вокруг всадников расстилалась трава цвета фисташки, и мальчики, обнимая друг друга, улыбались насколько возможно искренне. Внизу была надпись: «Солнце озарило Маньчжурию. Вскоре весь мир станет раем».
Однако никто не любовался плакатом. За десять дней плавания мальчики примелькались, как физиономии фельдфебелей.
Четверо солдат завладели домино. Остальные, сидя на койках, ждали своей очереди и вполголоса обсуждали ближайшие перспективы переселенцев.
— Г-говорят, их расселят на самой границе, — сказал заика Мияко.
— Да… Им будут давать по сто цубо[13] на душу.
— Кто это вам сообщил? — заинтересовался ефрейтор.
— Я слышал от господина ротного писаря.
— Ничего не известно, — оборвал ефрейтор.
Наступила пауза.
— Г-говорят, что русские могут спать прямо на снегу, — сказал невпопад Мияко.
— Ну, это враки…
— Они очень сильны… Я сам видел, как русский грузчик поднял два мешка бобов.
— Это потому, что они едят мясо, — пояснил с важностью ефрейтор. — Зато они неуклюжи.
— «Симбун-майничи» пишет, что у них отличные самолеты.
— Глупости! Наши истребители самые быстроходные… — и господин фельдфебель стал подробно пересказывать вторую главу из брошюры «Что должен знать о русских японский солдат». По его словам, на пространстве от Байкала до Тихого океана населения меньше, чем в Осаке. Русские так богаты землей, что тысяча хори[14] считается у них пустяком. Они ленивы, как айносы[15], и жадны, как англичане. Железо и уголь валяются у них под ногами, но они ищут на севере только золото.
О русских солдатах фельдфебель отозвался весьма пренебрежительно, как подобает настоящему патриоту.
— Партизаны опаснее регулярных войск, — сказал он в заключение. — Партизан может попасть из ружья ночью в мышиный глаз, если не пьян, конечно.
Зашипела пластинка, и солдаты умолкли. Грустный женский голос запел известную песню о японском солдате, убитом сибирскими партизанами. Пела мать героя. Голос ее был мягок и глух. Если закрыть глаза, можно легко представить пустой дом, бренчание самисэна на улице и мать, протянувшую руки над хибати. Тихо звенят угли. Остриженная траурно-коротко, она раскачивается и поет: