— Рапортишку подал бы, майор — сказал Романченок, испытатель с двумя боевыми орденами.
— Есть рапортишка. Нет ответа на рапортишку.
— Мечты... — заметил Романченок.
— Думаю, вот, в следующий заход прихватить десятка два осколочных, жахнуть бы кое-где по колоннам.
— На земле дров мало. Хочешь «Дуглас» добавить?
Майор тосковал. Последний раз он привез экипажи, которые должны были на месте получить материальную часть и уйти с нею на фронт.
Фронтовики-летчики были суровы, исполнены злобой к противнику и одновременно сконфужены. Они рвались в бой и, пока еще не прославившие себя подвигами, неохотно вступали в разговоры. Летчики избегали людей, торопили с подготовкой и заправкой самолетов, отказывались выступать на собраниях в цехах. Все так понимали опасность, нависшую над родиной.
Богдан насильно затащил к себе на квартиру трех летчиков, которые так и не разговорились как следует. Они посматривали на часы, обменивались между собой короткими деловыми фразами и, видимо, тяготились тем, что они «в гостях», что к ним хорошо относятся, что на них смотрят как на героев. Когда Валя спросила об их семьях, они почти одновременно полезли в карманы гимнастерок и вытащили оттуда фотографии жен и детей.
— Они остались там, — сказал один из летчиков, капитан с осунувшийся лицом и темными впадинами глазниц, — на территории, захваченной немцами.
— Вероятно, их уже нет, — заметил второй, уставившись глазами на фотографию, изображавшую миловидную женщину и девочку с куклой.
— Разве пощадят... — сказал третий, пряча карточку.
На глазах его блеснула скупая слеза, слеза мужчины-воина.
Утром их машины оторвались от земли и легли на курс — на запад. На аэродроме, на линии их пробега, спускались продолговатые облачка пыли.
— Счастливые, на дело пошли, — сказал со вздохом майор Лоб. — Этих уже на сахаре не подыграешь.
Подошел Белан. Он сменил заграничный костюм на полувоенный, из тонкой саржи-хаки. На ногах шевровые сапоги с низкими голенищами, на защитного цвета фуражке небольшая звездочка.
— Вас разве призвали? — спросил Дубенко, оглядывая Белана.
— Ну, что вы, — крепко встряхивая руки майора и Дубенко, ответил Белан, — совершенно неожиданно я почти инвалид. Полное расстройство сердечной деятельности. Какие-то там сосуды. Вы помните, Богдан Петрович, прошлый раз в поликлинике? Осмотрела меня целая комиссия — признали чрезвычайно больным... кроме шуток... инвалид.
— На таком инвалиде землю пахать, — мрачно пошутил Лоб, оглядывая Белана.
— Шутки, шутки... обычный сарказм старого воздушного волка.
— Но все же вы в военном, — сказал Дубенко, — я никогда вас не видел в военном, товарищ Белан.