– Они такие красивые, – шепчу я в телефон Коннору, свернувшись клубком на кровати с букетом лиловых ирисов. И я их не заслуживаю. И тебя тоже.
– Помню, ты сказала, что любишь ирисы. А ты знаешь, что осенью ирисы здесь не цветут?
Улыбаюсь, а по щекам текут слезы. Помню, папа ранней весной делал сюрприз маме: дарил ей букет лиловых ирисов. Правда, на самом деле это не было сюрпризом: он дарил их каждую пятницу пять недель подряд – пока они цвели. Каждый раз мама расцветала в улыбке, и от волнения обмахивала лицо, словно он делает ей предложение. А мы с Кейси переглядывались и гримасничали, изображая мамину бурную реакцию.
А теперь лиловые ирисы будут напоминать мне о моем предательстве.
– Знаю, не цветут. – Значит, Коннор потратил на букет астрономическую сумму: они либо импортные, либо из оранжереи на заказ. – А по какому поводу?
– Тебе нужен повод? – Коннор какое-то время молчит, и я представляю себе, как он стоит, опершись на рабочий стол на кухне. – Просто хочу, чтобы ты знала, что я думаю о тебе, и больше не расстраивалась из-за той плохой отметки.
– Спасибо тебе. – Из-за той плохой отметки. После того С с минусом я получила еще несколько С за все проверочные работы, кроме английской литературы, которую я сдала на В. Профессор даже отметил, что ему понравилось, как я разобралась со сложной темой. И я поняла, что В это тоже неплохо. Профессора впечатлил мой подход к моральным дилеммам, стоящим перед персонажами «Грозового перевала» Эмили Бронте, и к их выбору.
Может, именно потому, что я окончательно запуталась в своих собственных моральных установках, мои рассуждения о жизненных перипетиях других людей получились интересными. У меня такое ощущение, словно я вошла в какую-то странную сумеречную зону, где все, что мне знакомо, перевернуто с ног на голову. Я подумала, не написать ли эсэмэску Эштону, что меня не помешает еще разок подбодрить, но устояла перед этим искушением.
– Предки будут рады с тобой познакомиться.
Зажмурив глаза, я вру:
– Я тоже.
Глава семнадцатая. 31 октября
Как-то раз доктор Штейнер сказал, что у каждого из нас бывает в жизни день, который определяет, кто ты есть, формирует личность и заставляет выбрать путь. Он тогда сказал, что этот день либо направляет тебя, либо преследует до гробовой доски. А я сказала, что он все драматизирует. Сказала, что не верю в это. Получается, что до этого дня человек – это всего лишь кусок глины – сидит и ждет, пока его засунут на обжиг в печь, чтобы затвердели все изгибы и складки, которые определяют его сущность и прочность. Или непрочность.