Я моргаю.
– Уверена, там, куда я направляюсь, так не красятся.
Еллоу берет корсет и с презрением смотрит на меня:
– Ты что, вообще ничего не знаешь?
– Прости?
– Это платье в колониальном стиле сделано из итальянского шелка. Так что ты будешь выглядеть, как богатая дама из высших слоев общества, чья одежда соответствует европейской моде конца восемнадцатого века. И еще это значит, что я идеально тебя накрасила.
– Я... – не знаю, что на это сказать. Откуда Еллоу все это знает?
– Вставай! – командует она, держа в руках корсет.
– Я это не надену, – снова повторяю я.
– Отлично, – она бросает его на кровать, – тогда сама будешь все объяснять Альфе и Зете. Хочешь провалить задание? Хочешь, чтобы тебя выкинули еще до того, как ты начала работать?
Я морщусь при воспоминании об альтернативе – одиночном заключении, и представляю себе, как брожу из угла в угол до конца жизни в камере размером восемь на десять, и передергиваю плечами.
– Хорошо, – бубню я и снимаю футболку. Еллоу натягивает мне через голову корсет.
– Вдохни, – командует она. Когда я так и делаю, она хватает завязки и затягивает их с такой силой, что я начинаю ловить ртом воздух. Не успеваю я надышаться, как она затягивает опять так, что мне кажется, будто у меня ломаются ребра. Я пытаюсь дышать прерывисто, но это только причиняет еще большую боль легким.
– Не могу... дышать.
– Привыкнешь, – говорит Еллоу и, схватив парчовое платье, надевает его на меня. Как бы я хотела повернуть время вспять и не есть так много всего на завтрак. Этот корсет настолько тесен, что все съеденное так и просится наружу.
– Где ты хранишь украшения? – спрашивает она.
Я показываю на шкатулку на комоде, одновременно делая отрывистые вдохи и пытаясь понять, как восстановить дыхание. Моя музыкальная шкатулка с танцующей балериной. Я получила ее на Рождество, когда мне было четыре, от бабушки, которую никогда не видела. Порывшись в ней, Еллоу закатывает глаза.
– У тебя что, нет жемчуга? – спрашивает она.
– Прости, наверное, я его где-то оставила, – я кладу руки на бедра и делаю медленный вдох.
Еллоу игнорирует мою издевку и берет в руки браслет с подвесками. Она подносит его поближе и проводит пальцем по птичьей клетке.
– Это подарок, – говорю я на случай, если она собирается отбросить его в сторону. Я возвращаюсь мыслями к Эйбу, к первому Хануке, который я провела с его семьей – первому Хануке, которуй я вообще праздновала – и к простой, маленькой черной коробочке, перевязанной серебристой лентой с карточкой от его дедушки. Мне не особо нравятся украшения, но этот браслет я носила каждый день. И все еще ношу. Ну, кроме сегодняшнего утра, потому что слишком спешила.