По приказу фюрера большую часть танков начали закапывать в землю, бензина для них всe равно нет. Самолeты ещe летают, но и их с каждым днeм становится всe меньше и меньше. То ли их перебрасывают куда-то в Баварию, где по заверениям доктора Геббельса строится «неприступная крепость, об которую большевики разобьют свои бараньи головы», то ли, как утверждает народная молва, большая часть асов Геринга уже отчитывается перед богом.
Сам Гофман всe больше склоняется ко второму варианту. Как ни страшно это осознавать, но война уже проиграна. Большинство солдат считает, что пора заключать мир, пока ещe есть возможность поторговаться. Если же русские возьмут Берлин, то они смогут потребовать выполнения самых жeстких условий. Вот только, захотят ли они идти на переговоры. Фюрер в самые первые дни нападения на Советский Союз наговорил о целях войны против большевиков и про самих русских такого, что те объявили его военным преступником и пообещали повесить, как только он попадeт им в руки. Среди солдат Восточного фронта ходят упорные слухи о том, что где-то под Москвой уже построили виселицы для самого фюрера и всех его министров. Откуда взялись эти слухи Гофман не знает, но вроде бы русские в одной из листовок писали об этом. Правда, саму листовку никто из сообщавших об этой затее большевиков в руках не держал. Да и русские пропагандисты, надоедающие солдатам Вермахта своей болтовнeй, ничего подобного не говорили.
Дом, действительно, пострадал меньше других окрестных зданий. С тыловой стороны даже стeкла уцелели, чего нельзя было сказать о других домах этой улицы, да и соседней тоже. Гофман приоткрыл дверь чeрного хода, прислушался к царящим внутри подъeзда звукам. Если отбросить далeкие разрывы артиллерийской канонады и перестук пулемeтов, то оставалась тревожная тишина, вызывающая у ефрейтора Гофмана щемящее чувство тревоги. Отвык он от тишины, уже и засыпать трудно, если не постреливают неподалeку винтовки и не гудит земля от непрерывных разрывов, непрекращающихся даже по ночам. Ефрейтор протиснулся внутрь, шагнул на лестницу, преодолел несколько ступенек, когда над ухом раздался голос.
- Стой где стоишь. Оружие на пол положи и руки подними вверх.
Голос говорившего показался Гофману знакомым. Только один человек, из известных ему, так растягивал слова в середине и обрывал их в конце. Ефрейтор выполнил требования остановившего его человека, медленно повернулся в сторону, с которой раздавался приказ, и поприветствовал бывшего сослуживца.
- Ну, здравствуй, фельдфебель Шнитке.