, № 1 (136), 2017 и
«Урал» , № 2, 2017)
Отсутствие регулярной строфики, рифмы, изотонии и прочего ещё не делает стихотворение более «современным», а всего лишь сигнализирует о том, что автор предпочёл свободу от стихотворной формы, сдерживающей его эмоциональный, медитационный или повествовательный акт. Или пошёл ещё дальше, преодолел границы вербального, соединив вербальное и графическое, журнал «Дети Ра» (№ 1, 2017) изобилует т. н. «визуальной поэзией» (О. Белова, С. Рэм, С. Дибертин и др.). Само определение «визуальная» указывает на прямое родство с изобразительным искусством. Объединены графика и слово. Собственно говоря, писать о визуальной поэзии невозможно, если её не видеть. В журнале «Дети Ра», несомненно, есть интересные образцы. Но ведь и визуальная поэзия, если посмотреть вглубь истории... традиционна! Её изобретение приписывается греческому поэту Симмиасу, жившему до н. э., и даже сохранились его стихи, выписанные в виде яйца, крыльев и секиры. М. Гаспаров называл ещё в качестве первых авторов Досиада и Феокрита, обозначая такие стихи как «фигурные». В России они известны давно – сохранились даже опыты подобного рода Г. Державина – и легко были бы визуальные стихи названы традиционными (в рамках своей традиции, разумеется), если бы читатель был более любознателен и знал хотя бы о стихотворных экспериментах Всеволода Некрасова.
Но вот, казалось бы, стихи Данилы Давыдова ( «Волга» , № 1, 2017) никак нельзя отнести к традиционным. Но ведь существует не одна традиция в русской поэзии, то есть не только «классика». И, читая: «тварям нечего пенять /нечего у них отнять / на то они и твари / давай-ка лучше в планетарий/там, лёжа в кресле, звёзды / и прочее движение планет / вы ожидаете тут рифмы / но рифмы нет» , мы вспомним и обэриутов, и «наивный стиль», и даже Пушкина, как бы предвосхитившего постмодернизм своей игрой: «Читатель ждёт уж рифмы розы, / На вот, возьми её скорей!» , впрочем в веке девятнадцатом некая условность литературы ещё считалась нормой, принцип «как в жизни» в творчество принесла революция 1917 года.
Можно было бы сказать, что стихи Данилы Давыдова существуют только в литературоведческом контексте, растут в филологической тени, но, как ни странно, за ними угадывается и эмоциональный посыл.
Очень разные стихи, разные поэты, порой как бы и не существующие друг для друга. И всё-таки видятся в журнальных публикациях некоторые признаки, на мой взгляд, отчётливые и общие для современной поэзии:
во-первых, «заземление»: авторы как бы всё реже глядят на звёздное небо, поглощённые своим бытом и сложными обстоятельствами (часто, к сожалению, вполне биографическими), такая как бы апоэтичная прозаическая исповедальность характерна для многих журнальных публикаций: