Такое положение казалось непреодолимым. И всё же Николаю Зиновьеву удалось прорвать эту информационную блокаду, устроенную русской литературе. Причём, казалось, без каких бы то ни было усилий с его стороны. Да и трудно представить такие усилия, так как по самому складу характера его человеком «деловым» и «предприимчивым», что ли, уж никак не назовёшь.
Помнится, когда совершалась «демократическая» революция, её идеологические бойцы, «шестидесятники», попытались было вытащить из столов «запрещённые» рукописи. Как понятно, для «разоблачения» советского периода истории. Но таковых рукописей, по сути, не оказалось. Всё было издано и щедро оплачено. А теперь думается о том, что за четверть века литературного безвременья у нас сложилось целое поколение поэтов, уже достигших почтенного возраста, но мало читающей России неизвестное. Кто и когда будет их открывать? И будет ли открывать вообще… Между тем поколение граждан, не знающее своих поэтов, впрочем, как и родной литературы, обречено…
Что же привлекало и привлекает в афористических, кратких стихотворениях Николая Зиновьева? Обличительность? Негодование в связи с окружающими настроениями и беспорядками? Ничтожность переустроителей жизни? Да нет. Обличителей у нас всегда хватало. Таких однообразных и плоских. Он обличает несправедливость не саму по себе, крепко помня о том, что она – уже только следствие иных, главных настроений – духовных, следствие пошатнувшейся души, заблудившейся в безверии: «Разгулялась бесовщина, Заколдобила наш путь», «Не сатана ли сам уже в стране бесчинствует неистов?..», «Во имя благостных идей Ложь торжествует, блуд ярится…». Ну а самонадеянным переустроителям жизни опять и снова на революционных началах он и вовсе не ко двору: «Не переделывай эпоху, Оставь работу эту Богу».
И выход из этой смуты видит не в каких-то благих свершениях, а в заботе о собственной душе: «Господь, вопрос мой разреши. / Он вызывает опасенье: / Что если Родины спасенье / В спасенье собственной души?»
Я за словом лезу в душу,
Но не чью-то, а свою.
Это больно, очень больно,
Как свои считать грехи.
И поэтому невольно
Коротки мои стихи.
В отличие от многих «православных» писателей, Николай Зиновьев исполнен истинного смирения. Глубоко понимая, что православие – это вовсе не тема поэтического творчества, а его свойство:
Я жертва дьявольской эпохи,
И рай не светит мне, увы,
Но я пишу. Пишу о Боге.
В надежде, что спасётесь вы.
Николай Зиновьев покорил читателей не упованием на «новую литературу», помня о том, что «несовременного искусства не бывает» (А. Блок). Если, конечно, это искусство. А установкой на «классическую лиру», вполне осознавая, как это «несовременно», наконец, как это невыгодно в обществе, в котором создаётся индустрия «новой литературы», выращивания «новой» плеяды писателей. Разумеется, «либеральных» исключительно…