Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту — левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр — и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.
Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы — бессмысленное бормотание других своих личностей — стараясь угадать, что они некогда означали.
Кто-то говорил:
— Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь…
— Куда они направляются?
— Да.
— Не послать ли их — ха-ха-ха!
— Куда?
— Во всяком случае, ну, ах.
Другие:
— Но мамин день рождения 20 июля.
— Ведь он знал, что неизбежное может случиться…
— У меня от этого череп затрещал и кровь свернулась.
— Откуда у тебя эти безумные идеи?
А другие:
— Оправдать Сократа.
— До того, как она чокнулась, она была замужем за мойщиком окон.
— Я не знаю, что у тебя под юбкой, но на нем белые носки.
— А потом она издала звук, как испорченный круговорот.
А другие:
— Пепе Сатан, пепе Сатан алеппе.
— Ну, это смог бы любой.
— ЭВАКУИРУЙТЕ МАРС!
— И тут она мне говорит, она говорит…
— …если он склонится к этому.
— Со всей любовью.
А… но в этот момент затычка начала поворачиваться, а из разбрызгивателей наверху, прежде поддерживавших сырость, повалили густые клубы какого-то газа. Им надоело ждать, пока Саймон устанет от себя, и они решили начать вторую стадию допроса.
9
Его допрашивали, одетого в больничный халат, настолько изношенный, что в нем было больше крахмала, чем ткани, в личном кабинете Верховного Предателя — обманчиво пустой, только трубчатые стеллажи и кожаные кресла, приветливой комнате, которая могла бы успокоить новичка. Их было только двое: Валкол, в своем обычном балахоне, и «раб», ныне в одеждах высокородного аборигена созвездия Возничего. Выбор костюма казался странным, поскольку считалось, что аборигены свободны, и таким образом, становилось не ясно, кто из них на самом деле хозяин, а кто раб; Саймон не думал, что эта идея принадлежит Валколу. Он также заметил, что вомбис по-прежнему не дал себе труда изменить лицо, по сравнению с тем, что носил на борту «Караса», выражая тем самым полнейшую самоуверенность, и Саймон мог только надеяться, что она окажется неоправданной.