Если посчитать, то ночи, в которые он делил постель с кем-либо, окажутся в очевидном меньшинстве. Так почему же он чувствовал себя таким одиноким, он, всегда искавший одиночества, он, кому никогда не нужны были другие люди?
Харри повернулся на бок и попытался закрыть глаза.
Сейчас ему тоже никто не был нужен. Ему никто не был нужен. Ему не был нужен никто.
Ему была нужна только она.
Что-то скрипнуло в бревенчатых стенах. Или это половая доска. Может быть, ураган добрался до них так рано. Или призраки пришли так поздно.
Харри повернулся на другой бок и снова закрыл глаза.
Что-то скрипнуло за дверью спальни.
Он встал, подошел к ней и открыл.
Это был Мехмет.
– Я видел его, Харри.
На месте глаз теперь зияли черные глазницы, в них что-то шипело и дымилось.
Харри вздрогнул и проснулся.
На тумбочке у кровати замурлыкал, как кот, телефон.
Харри ответил:
– Мм?
– Это доктор Стеффенс.
Харри почувствовал внезапный приступ боли в груди.
– Дело касается Ракели.
Естественно, Ракели. И Харри знал, что Стеффенс произнес это только для того, чтобы дать ему несколько секунд подготовиться к новостям.
– Нам не удается вывести ее из комы.
– Что?
– Она не просыпается.
– А… она…
– Мы не знаем, Харри. Я понимаю, что у вас масса вопросов, но у нас тоже. Я действительно ничего не могу вам рассказать, кроме того, что мы работаем изо всех сил.
Харри прикусил щеку с внутренней стороны, чтобы удостовериться, что он не переживает премьерный показ нового кошмара.
– Хорошо, хорошо. Я могу ее увидеть?
– Не сейчас, она находится в отделении интенсивной терапии. Я позвоню, как только у меня будет новая информация. Но может понадобиться время. Ракель, вполне вероятно, теперь на некоторое время останется в коме, так что не задерживайте дыхания, хорошо?
До Харри дошло, что Стеффенс прав: он не дышал.
Они закончили разговор. Харри уставился на телефон. «Она не просыпается». Естественно, она не хочет, кто же хочет просыпаться? Харри встал, спустился вниз и пошарил по кухонным шкафчикам. Ничего. Пусто, опустошено. Он вызвал такси и поднялся наверх, чтобы одеться.
Он увидел синюю табличку, прочитал название и притормозил. Свернул на боковую дорогу, выключил двигатель, огляделся. Лес и дорога. Все это напомнило ему о тех ничего не говорящих, однотипных шоссе Финляндии, при движении по которым у тебя возникало ощущение, что ты едешь по лесистой пустыне, где деревья возвышаются по сторонам молчаливой стеной, а труп спрятать так же легко, как утопить в море. Он подождал, пока не проедет машина, посмотрел в зеркало и не увидел огней ни спереди, ни сзади. Потом вылез на обочину, обошел машину и открыл багажник. Она была такой бледной, что даже веснушки побледнели, а испуганные глаза над кляпом стали огромными и черными. Он поднял ее. Ему пришлось помочь ей устоять на ногах. Он схватил ее за наручники и повел через дорогу и придорожную канаву к черной стене деревьев. Зажег фонарик и почувствовал, что она дрожит так, что трясутся наручники.