– Знаешь, такие, конечно, есть, но ты слишком обобщаешь. Большинство всё-таки нормальные человеческие ценности имеют, хоть и вида почему-то не подают, что, кстати, уже примечательно. Но пусть так, однако в бога при этом не обязательно верить, – сказал Фёдор, задумчиво усмехнувшись.
– Что?.. Ах да, пожалуй, и нет.
– Даже скорее наоборот.
– Почему это.
– Потому что ты вновь сам себя ограничиваешь, если и не деньгами, то всё равно чем-то иным, посторонним своей жизни.
– Ну, знаешь… Ведь жизнью ограничиваю, самой жизнью, жизнью вообще т.е.
– Знаю, потому и говорю.
– Сейчас вы до чего-нибудь договоритесь, – вставила жена.
– Есть вещи и поценнее жизни.
– Это например?
– Всё что угодно, ей не подчинённое. И так или иначе, но это не оправдание любого ограничения, а иной раз без денег как мотива обойтись невозможно именно потому, что многое должно быть сделано ради чего-то другого, почему и узость восприятия может иметь своё право на существование. Впрочем, насчёт широты душевной я с тобой полностью согласен. Вот подсидел я как-то по-молодости мужичка одного, он точно понял, кто это сделал, но ничего не сказал, промолчал, а ведь до того мы с ним сдружились. После такой мерзкой наглости вашего покорного слугу и заметили, двигать стали, но я до сих пор помню, как тот посмотрел на меня, будто на ребёнка, сломавшего очень дорогую вещь, на совещании нашего отдела, когда я наработку его откровенно украл и доложил в качестве своей, и до сих пор, знаете ли, стыдно, и тогда уже было стыдно. Если бы сейчас довелось нам встретиться, наверно, и на коленях стал бы прощения у него просить, хоть в сущности-то ничего особенного, мелочь одна, он и не стал пацана из-за неё гнобить, простил, но мог и с полным правом, к тому же ему охотней тогда бы поверили, чем мне. Кстати, его уволили вскоре после этого, но там уже не моя вина была, видимо, вытравили, слабину почуяли. Я же больше таких гадостей не делал, не пошёл как ни в чём не бывало дальше, хороший урок тот мне преподал. А вот насчёт религии ты меня, пожалуйста, уволь, хоть она универсальнее денег, но всё равно не последняя инстанция, успокоиться в ней я не в состоянии, неразложимый остаточек получается. Я никогда не приму бога, который создал мир таким, каков он есть, он должен быть лучше.
Алексей в свою очередь добродушно усмехнулся.
– Не-ет, ты тут многого не понимаешь. Во-первых, я, конечно, оговорился, это тоже больше жизни, а насчёт мира – здесь главное свобода воли.
– Свобода воли?.. Ну, хорошо. Если я сейчас от вас буду ехать, и меня, пьяного, таксист завезёт куда-нибудь и зарежет, в чём в таком случае будет заключаться моя свободная воля?