Расплатившись по счёту и подбросив их до подъезда, вечером, скорее, даже ночью, Фёдор более часа просидел дома за письменным столом. «Хорошо, что пить не пришлось, я ведь за рулём был», – подумал он с удовлетворением; несмотря на сильную усталость, мысли были ясными. Сидя в клубе и по дороге домой, он всё думал, что ведь ему, на самом деле, никогда не составляло труда находить общий язык с людьми, уметь им понравиться, однако этих Настиных друзей Фёдор органически ненавидел и не мог найти тому причины. Что-то крайне брезгливое шевелилось в его душе при одном их виде, а как только хотя бы один из них открывал рот, безудержный гнев сразу бил в голову. Вроде бы, как говорится, приятная пара, ни на что особо не притязают, даже по отношению к нему вполне вежливы, хоть наверняка и заметили неприязнь, но именно это, видимо, и раздражало Фёдора более всего, ведь они так не похожи на него, а между тем приходится быть с ними любезным. Часто он укорял себя за эту блажь, но ничего поделать с собой не мог.
Настя в этот вечер довольно много выпила (по случаю открытия были скидки на алкоголь, и чем больше берёшь, тем дешевле выходит, а все ведь очень любят халяву) и почти заснула, когда Фёдор ложился в постель.
21.04 Несколько раз перечитал вчерашнее, всё довольно невнятно – пишется тяжело, читается со скрипом, начал я с нездоровым азартом, даже неловко перед собой, что так воодушевился под конец, а, главное, складывается впечатление, будто сам себя стараюсь держать на расстоянии. Привычка ли это, либо просто черта моей натуры, не понятно, однако само по себе весьма настораживает и подтверждает все сомнения, способен ли я написать о себе хоть малую толику правды. Хочется, конечно, надеяться, что сие только поначалу, а главное ещё впереди, и я смогу, наконец, понять, что именно меня гложет, толкает временами в беспросветное уныние и тоску, причина которых не может не крыться во мне самом (ведь внешние обстоятельства не меняются столь быстро, порождая такие неожиданные перепады настроения). Когда вокруг вроде бы всё по-прежнему, стоит любому незначительному ощущению затронуть сердце, и оно тут же им завладевает, переворачивает с ног на голову восприятие жизни, и почему-то становится так тяжело, что хоть на Луну вой от безысходности. Пусть я утрирую, может, просто ради объёмистости и витиеватости, но в сумбуре, в избыточном нагромождении пустых фраз нет-нет да и мелькает что-то настоящее, вполне искреннее, чаще всего нечаянно, будто не заметил поначалу, пропустил, а потом уж и ловить поздно. Лишь бы быть честным с самим собой, а иначе зачем всё это? Вопрос о смысле не столько всей моей жизни, а любого действия или обстоятельства, её составляющих, наверно, является главным в этих беспорядочных размышлениях, но всё, что угадывается в его содержании среди сопровождающего словесного мусора, всегда очень смутно, неясно, слишком далеко, чтобы можно было им успокоиться. Получилось, что вчера мне понравились мои настойчивость и упорство, сами по себе, как голый факт, которые, собственно, пребывали со мной всегда, поэтому не стоит удивляться, что и здесь я увлёкся ими, невзирая на результат, который оказался прямо противоположен намерениям. Не могу лишний раз не отметить своё упорство даже в мелочах, почему оно порой кажется чем-то нездоровым, особенно когда я трачу много сил и времени на завершение незначительного или совершенно формального дельца, о котором сразу же и забываю и от которого не остаётся никакого следа кроме ощущения лёгкого удовлетворения как от сомнительной самореализации. Жаль только, что оно проходит крайне быстро и в сухом остатке остаётся абсолютная пустота. Сейчас, мысленно перебирая множество подобных фактов, может показаться, что таким образом я пытался отстраниться от чего-то большего, что боялся найти себя в чём-то не том, где действительно был, и бежал в посредственность только постольку, поскольку не знал ничего другого, однако и это не так. Суть того или иного действия всегда была для меня очевидной, я всегда определённо видел за ними общее, к которому стоит стремиться, дело лишь в том, что до недавнего времени никогда явно себе его не высказывал, а когда попытался это сделать, оно оказалось просто иллюзией и при первом же прикосновении превратилось в прах.