– Это ниже всяких слов. О чём мы говорили?
– Вы, видимо, хотели меня похвалить за практическую деятельность, а я вам ответил в том духе, что не особо её ценю.
– Да-да. Почему же так?
– Знаете, хочется, конечно, ответить нечто исчерпывающее и последнее, приговор, как говорится, вынести, но сколько я для себя не пытался его сформулировать, на поверку оказывается, что у меня нет на то особых причин. Судя по всему, именно от безразличия к самому предмету.
– Я, Фёдор, вас понимаю.
– А вот я что-то не очень.
– Так я и не закончил. Помните, как вы, Михаил Иванович, пересказывали мне в детстве фантастические истории? Ну, когда к нам в гости приходили. – А вот я до сих пор помню. Мне одна особо в память запала, даже по прошествии стольких лет я прекрасно могу себе представить, о чём в ней говорилось, хотя собственно сюжет давно позабыл: там всё мыслями управлялось и кто-то куда-то постоянно телепортировался и т.п. галиматья. Но дело не в этом. В итоге её главный герой пришёл к выводу, что все материальные объекты приходящи, а мысли абсолютны и живут где-то в особом отдельном мире (честно говоря, как вслух такое скажешь, начинаешь невыносимо глупо себя чувствовать). Помню, какие красочные картины этих, прости господи, телепортаций рисовало моё детское воображение, как я упивался могуществом мысли, которому всё подвластно, и, вы понимаете, ведь содержание дрянь, чепуха полнейшая, но форма, форма столь занимательная, увлекательная, что оно словно теряет всякий смысл, с него довольно быть каким угодно, лишь бы не мешалось. Но здесь, т.е. в том, что вы назвали, условно говоря, практической деятельностью, всё иначе: содержание благородным, разумеется, назвать нельзя, однако полезным вполне, но при сём форма настолько мертвенная, безжизненная, гнетущая, что только поэтому заслуживает презрения, и чем можно в ней увлечься, не понятно. Вы знаете, как тягостно сидеть в кабинете в солнечный весенний день, вперившись взглядом в монитор, и работать над делом, которое ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра не принесёт никаких плодов, лишь, быть может, только через несколько лет и то не лично тебе. Это же бессмыслие, абсолютная, совершенная тщета. Очень тягостно. Вы меня понимаете?
– Понимаю, понимаю, но я вас, пожалуй, немного осажу. Вы зря всё в одну кучу валите. Жизнь – это одно, а работа – совсем другое, антагонистами им, конечно, быть не обязательно, но и полностью совпадать они тоже не должны. То, что вы описали, разумеется, подойдёт не каждому, но терпение и настойчивость нужны в любом деле, извините за тривиальную констатацию… Живость форм? Да, это прекрасно, но меня, кстати, в этих рассказах, раз уж вы о них вспомнили, не она привлекала, мне были интересны именно идеи, я их, помнится, даже дорабатывал. – Иногда так случается, что человек одной-единственной фразой тут же вывернет душу наизнанку, сам о том не подозревая, и бессознательно укажет ту черту, зайти за которую он просто не способен. – Может, что ещё закажем, милая?