Выйдя на перрон сельского полустанка и вспомнив подробнейший рассказ Михаила Ивановича, в каком направлении следовало идти, Фёдор на мгновение ощутил ни чем не объяснимый страх, смешанный с тем, что можно назвать плохим предчувствием, но вскоре его острота несколько притупилась. Вместе с ним вагон покинуло человек 5-6, но они быстро разошлись, а электричка прогремела дальше, пока тот опять возился с рюкзаком, несколько раз безуспешно пытаясь накинуть его на плечи, безуспешно из-за того, что делал это максимально осторожно, поскольку молния начала расходиться, и теперь он стоял совершенно один посреди железнодорожных путей в незнакомой местности и чувствовал себя потерявшимся ребёнком.
Следующая проблема заключалась в том, что идти пришлось по обычной просёлочной дороге без малого 3 километра, к тому же ночью тут прошёл сильный ливень (обошедший город стороной), почему грязи было по щиколотку, а лужи аккуратно располагались через каждые 2-3 метра. Радости в такой прогулке заключалось немного, однако несколько развлекал вид весело зеленеющих полей, перемежающихся густым еловым лесом; отсутствие вокруг людей пришлось кстати – в конце концов Фёдору и самому стал смешон его внешний вид, в особенности элегантные брюки, ставшие теперь по колено мокрыми и в грязи, прилипавшие к ногам при шаге вперёд и отстававшие с громким шлепком. А когда через час хода за поворотом длинной просеки показались редкие дачные домики, окончательно рассеялся и внезапно охвативший страх, всё встало на свои места и он видел ровно то, чего ожидал. Ещё несколько сот метров, и Фёдор уже с трудом ворочал огромный ключ в замке невысокой железной калитки в воротах нужного дома; вокруг было не то чтобы совсем уныло и пустынно, но человек, стоящий на разбитой дороге у больших неприветливых ворот, всегда выглядит одиноко.
Первой его мыслью при входе в дом было то, что у него и хозяев оказались разные представления об удобстве. «Ну и холупа… Видимо, тоже сам строил», – подумалось ему. Обстановочка была весьма и весьма скромной, если не сказать убогой, впрочем, электричество и газ присутствовали, только воду приходилось вручную таскать из колодца на чердак и заливать в специальный (кстати сказать, очень ржавый) бак литров на 30, сваренный явно кустарным способом из листов тонкой жести, откуда та поступала (по таким же ржавым) трубам в кран на кухне и подобие душа, для которого приладили старую колонку. Внутри дома оказалось сыро и прохладно несмотря на весьма тёплую погоду снаружи, чувствовалось, что в нём никто постоянно не проживал, везде лежал тонкий слой пыли, особенно на разнокалиберной, реденькой, плохонькой, потасканной мебели из той, которую всё-таки жалко выбросить, когда покупаешь новую, однако необходимый комплект из стола и трёх табуреток на кухне, двух кроватей, нескольких шкафов и тумбочек в комнатах из неё составлялся, так что привередничать не стоило. Сам домик выглядел вполне типично: одноэтажный, кухня с душевой кабиной, огороженной тонкими белыми пластиковыми панелями, и всего 3 комнаты да прихожая, довольно обширная, которую вполне можно было посчитать за четвёртую, если бы в неё не выходили двери из других помещений; в каждом из них на улицу смотрело по одному окну; планировка явно не блистала оригинальностью. Оглядевшись вокруг, Фёдор решил поселиться в той комнате, которая находилась чуть правее от входа, прямо возле кухни (та была крайней справа), тем более что там стояла одна из двух кроватей и самый большой шкаф, покрытый тёмным лаком, тяжёлый, из настоящих досок, на кривых коротких ножках.