Сон разума (Левченко) - страница 171

Возвращаясь к моему тогдашнему отпуску, надо сказать, что в первые 2-3 дня я положительно разочаровался в выборе места отдыха (возможно, и потому, что мне стало жаль потраченных денег), однако сервис там оказался безупречным, и уезжать не было никакого смысла, к тому же жене очень даже всё нравилось. Где-то через неделю довольно беззаботного существования со мной произошёл весьма забавный случай. Когда я возвращался с пляжа в отель и более для проформы, чем действительно ожидая что-нибудь получить, спросил у портье, не передавали ли чего в номер такой-то, тот выдал мне небольшой конверт из плотной дымчатой бумаги, на котором корявым размашистым почерком было написано несколько слов и который тут же машинально отправился в карман. Я тогда подумал, что он от жены, поскольку ходил на пляж один, а она до того времени по магазинам всё никак не могла набегаться, и, видимо, ненадолго заходила в отель, чтобы что-то мне передать. Однако, войдя в номер, повертев конверт в руках и приглядевшись к каракулям на нём, я вдруг обнаружил, что он совсем не для меня, адресат был написан по-французски, причём бумага, судя по всему, официальная; безучастно отложив его и решив вернуть, когда в следующий раз спущусь вниз, я со спокойным сердцем отправился в душ. Часа через полтора (а я уже успел задремать перед телевизором, ожидая жену, чтобы вместе пойти ужинать) в дверь деликатно постучались, пришлось открыть. На пороге стоял отельный менеджер невысокого роста и плотного телосложения, который торопливо по-английски, с жутким испанским акцентом, время от времени вставляя в свою речь то ли немецкие, то ли голландские слова, видимо, из предположений, что мне так будет понятней, очень живо, но безо всякого сожаления стал извиняться за ошибку молодого портье, недавно поступившего к ним на службу, и просил вернуть конверт. Рядом с ним стоял высокий господин лет пятидесяти, очень худой, с русыми волосами, тонкими, почти женственными чертами лица и совсем с ними не гармонировавшими горбатым носом и большими оттопыренными ушами, которому, собственно, этот конверт и предназначался. Как оказалось, они с женой жили прямо под нами этажом ниже, так что ошибка была вполне понятна: молодой человек просто с непривычки не разобрался, сверху или снизу проставлены номера ячеек для писем. Бумагу я, конечно же, вернул, отметив по простоте душевной, что по-французски не понимаю, так что его адресат остаётся совершенно втайне, на что высокий господин улыбнулся и весьма учтиво поблагодарил меня по-английски. На следующий день мы поздоровались в лифте, ещё через день уже вместе с жёнами отобедали в ресторане. Кстати, его жена хоть и была ему ровесницей, но выглядела лет на 35 не более, с пластической хирургией у них там всё в порядке. В общем подружились. Оказалось, он работал в той же сфере, что и я, правда, его места и должности уже не помню, у них всё несколько иначе, чем у нас, но очень серьёзное и высокая, мне до таких тогда было расти и расти. Пару раз мы поговорили с ним о делах, как обычно бывает, когда важничают о них на отдыхе, понимая, что это не более, чем расслабляющая болтовня, и, разумеется, далее общих фраз, рассуждений о перспективах развития, о новых сегментах рынка, об открытии новых рынков и т.д. и т.п., речь не идёт (и слава богу), однако, найдя точки соприкосновения, мы несколько дней кряду весьма дружелюбно сходились. У меня и в мыслях не возникло, что тут может быть какой-то подвох, ведь я считал себя довольно успешным человеком, прямо-таки выдающимся, общение с которым может вполне заинтересовать кого угодно. Короче говоря, все мои болезненные видения про элиту сыграли со мной весьма злую шуточку. А она заключалась вот в чём: дней через 6 на вечер выходного дня (хотя там для туристов всегда выходные, а для персонала – будни, однако они всё равно зачем-то их отмечают какими-нибудь особыми поводами) наши новые знакомые пригласили меня с женой в очень и очень дорогой ресторан, в котором собиралась выступать некая полуизвестная и крайне занудная певица. На поход в тот ресторан мы бы сами никогда не дерзнули, однако тот господин прямо при предложении настоял, что оплатит счёт, поскольку инициатива исходит именно от него. Само по себе уже настораживает, и должно бы навести меня на кое-какие раздумья, однако я ведь был большим человеком, о котором здесь хоть никто и не знает (что, кстати сказать, доставляло мне тихую радость), но которому вполне можно не платить по счетам. Сначала закуски: королевские устрицы на огромном серебряном блюде, пересыпанные льдом, по-видимому, с дольками лимона и его соком, на вкус, прости господи, как недожаренная пресная холодная говядина, и белое полусухое вино откуда-то издалека, сильно смахивавшее на простой виноградный сок – и речь зашла о том, что тут, на самом деле, сервис ни чуть не хуже, чем на Лазурном берегу, на что ни я, ни моя жена сказать ничего не могли, поскольку никогда на нём не были. Потом главные блюда: передо мной оказался рулет, в котором слоями были накручены разные сорта мяса вперемешку с приправами, а внутри лежало нечто очень нежное по вкусу похожее на гусиную печень (вот он действительно был хорош) – и вышло, что, на самом деле, здесь всё несколько демократичнее, почему они и любят ездить скорее сюда, чем туда, тут можно встретить много приятных людей из всех стран Европы и даже «как вас» из России (она однозначно не в Европе располагалась), а там все только избранные и друг другу уже примелькались. Я же это слушал с удовольствием, начал даже считать, что делаю им одолжение, мол, позволяю с собой, новым лицом, общаться, на что, судя по всему, и был тонкий расчёт. Но за десертом – я наелся до отвала тем рулетом и заказал себе только небольшой кусочек невероятно нежного шоколадного бисквита, слегка политого вишнёвым сиропом – высокий господин-француз вдруг брякнул, а не заняться ли нам сексом вчетвером. Видимо, они молоденьких любили со своей старой каргой. В принципе неплохое развлечение на отдыхе, на любителя, конечно, но тогда оно мне показалось чем-то невероятным. Я сначала подумал, что неправильно его расслышал, с английским у меня до сих пор не очень, переспросил, он охотно, растянув в улыбке рот до своих лопоухих ушей, повторил предложение и положил руку мне на колено (мы рядом сидели). Помню, как у моей жены от его жеста округлились глаза, а у меня аж в голове зазвенело, и даже ту певичку, надрывавшуюся, чтобы перекричать звяканье столовых приборов, перестал слышать. Ох, и деньжищ пришлось тогда отвалить за ужин; на следующий день в лифте мы уже не здоровались; видел потом, как они с ещё одной семейной парой знакомство завели, значит система.