Сон разума (Левченко) - страница 27
– Послушай, а когда у тебя отпуск? – задавая этот вопрос, она даже начала порывисто дышать.
– Мы сколько уже с тобой вместе? года 4-5? а ты до сих пор не можешь просто посидеть с мной и помолчать каждый о своём. Не обязательно же говорить, чтобы близость чувствовать. – Настя несколько смутилась, но всё равно ожидала ответа на вопрос, – не знаю, не решил ещё. У тебя какие-нибудь особые планы?
– А давай как в позапрошлом году. Мне там песок очень понравился, а, главное, не жарко да и сервис. Тебе ведь тоже понравилось?
– Да, – он соврал, но ему было всё равно, почему-то казалось, что все эти планы очень ненадёжны и успеют ещё сто раз перемениться, – можно и как тогда. Только вещей не надо столько тащить, всё равно половину надеть не успеешь, – Фёдору не хотелось выказывать свои сомнения.
Между тем Настя вполне отвлеклась мыслями о предстоящем отдыхе, в её голове что-то очень удачно сошлось, и более не сказала ни слова, пока они сидели на балконе, чему Фёдор был весьма доволен. Через несколько минут мысли его опять замолчали и рассеялись и куда-то улетели, казалось, он напрочь забыл весь сегодняшний вечер, как и день, и пребывал в тонкой прострации. Ей же во время этого сидения показалось, что он размышляет о чём-то очень серьёзном, однако она не стала относить сие на свой счёт, точнее, была уверена, что её это не касается, хотя поначалу всё-таки удалось польстить самолюбию и некоторое время повоображать бог знает что. «Может, если у него какие-то там перемены, он почувствует, что нужна опора в жизни и, наконец, решится, – понадеялась Настя уже перед самым отходом ко сну, – надо будет его подтолкнуть, только поосторожней. Завтра нужно подумать, посоветоваться, а то, если что, из своеволия не станет делать. Какой дурой я тогда буду выглядеть».
– Интриги, одни интриги, – вдруг вырвалось у неё из уст. Она немного вздрогнула, оглянулась вокруг, Фёдор находился в ванной, значит ничего не слышал, успокоилась и тяжело вздохнула. Было досадно до горечи, что всё так не складно у них получается, почти что и любви нет, а ещё она уверилась, что приближается ответственная минута, которую ждала со страхом, в то же время желая, чтобы та поскорей наступила, ведь не зря в последнее время её друг переменился. Уже ложась в постель, Настя не переставала думать, как ей всё-таки хочется чувств, настоящих чувств, без условий и недомолвок, ведь, казалось, они оба были на них способны.
24.04 Не могу сказать, что радость вдруг прошла и всё стало из рук вон плохо, нет, скорее, даже лучше, не понятно, правда, в чём конкретно, но лучше, общее впечатление такое – это уж могу говорить безо всякого раздумья. Честно говоря, я с трудом припоминаю, когда в последний раз был столь искрен, откровенен с самим собой, внутри царит устойчивое ощущение полного отсутствия необходимости врать, даже странно становиться при одной мысли о лжи, будто впервые в жизни сталкиваюсь с этим явлением и искренне недоумеваю, откуда оно взялось. В то же время такая правдивость походит на расплату за предыдущую ложь, ведь, по большому счёту, деваться теперь мне некуда. Занятно получается: сам себя припераю к стенке, сам себя пытаюсь оправдать, а в итоге оказываюсь столь жалок и беззащитен, что не могу себе противостоять. Это как минимум двойственно, а, на самом деле, просто обидно. Значит недавнее весёлое умонастроение было лишь чем-то по-детски наивным, глупым и неуместным, раз я так запросто готов его отрицать, очень досадно от того, как быстро и предсказуемо оно переменилось. А вот то, что осталось в сухом остатке, действительно отрадно, если можно избежать соблазна подмешать к нему лжи. И зачем? Что это изменит? Конечно, можно. Ну, скажем, будет кому-нибудь (т.е. мне) приятно, если определённая мелочь согласуется с его личностью, но на то ведь она и мелочь, чтобы значения не иметь, поэтому всякие безделицы можно без зазрения совести оставлять в стороне, что приносит не малое удовлетворение самим собой. Хуже всего, когда для кого-то мелочь всё-таки значима, и при этом выбивается из рамок его представлений о ней, точнее, представлений о её месте среди других вещей. Тогда да, тогда можно и соврать, ведь, по большому счёту, эта ложь опять-таки ничего не изменит, только вот зрелище будет очень жалкое и постыдное. А вот что если врать по-крупному, т.е. тотально, без просвета? Тема очень обширная, однако крайне близкая, собственно, почти про меня, надо лишь вычесть осознание лжи самим собой. Хотя неизвестно, прекратил бы я лгать, если бы понял, что вру? Наверное, до поры до времени всё-таки нет, лишь когда стало бы совсем невмоготу, как сейчас. До сего момента у меня не хватало ума для прозрения или ещё чего, а, может, имело место смирение, такое гнилое, скотское.