Я принесла Абраму Ефимовичу длинное черное бархатное платье. Он засмеялся:
— Нет, это уж другая крайность. Черный бархат, легко сказать! В черном бархате умел писать Веласкес. Я не напишу.
Вдруг он заметил светло-серебряное, почти белое парчовое платье и радостно воскликнул:
— Вот что мне надо! В этом платье я буду вас писать.
Я, конечно, не возражала, но все, что я мысленно представляла себе как «мой портрет кисти Архипова», внезапно улетучилось. Абрам Ефимович был так доволен тканью, формой, так непосредственно радовался своей будущей картине, что мне осталось только сложить в особый чемоданчик все выбранные им вещи.
— Скажите, может быть, у вас найдется веер из черных страусовых перьев?
— Конечно, веер найдется.
— Замечательно! А тонкие, как это по-дамски называется, тюлевые или кружевные черные перчатки?
— И перчатки есть. Сейчас принесу.
В это время в комнату, превращенную в костюмерную, вернулся Анатолий Васильевич и увидел, как я укладываю свой черно-белый наряд. Он с сомнением покачал головой и не без иронии спросил:
— Ты что же, Наташа, собираешься, по-видимому, позировать Сомову?
— Ничуть. Абрам Ефимович сам выбрал именно это платье.
Вмешался Архипов:
— Да, да, это мой выбор. Знаете, Анатолий Васильевич, мне даже обидно: как это у нас быстро приклеивают всяческие ярлыки! Сомов — значит, бело-черное, веера, полумаски. Архипов — цветастые ситцы, широкоскулые бабы. А вот я в течение уже двух лет мысленно работаю над портретом Натальи Александровны и теперь, когда, наконец, начну ее писать, даже не подумаю делать ее похожей на мои прежние работы. Я буду писать ее, именно ее, и не под Сомова, и не под Сорина, и не под Архипова, каким меня привыкла представлять себе публика, а такой, какой я, Абрам Ефимович Архипов, вижу артистку Наталию Розенель.
В его голосе слышались нотки раздражения и обиды, и я поняла, что у него это наболевшее место: его «бабы», имевшие такой огромный успех, заслонили другие возможности художника, и это ограничение возмущало и обижало его.
Анатолий Васильевич почувствовал это и тут же сказал:
— Вы правы, это может получиться очень интересно. Кстати, я слышал, что вы приступили к портрету Михаила Ивановича Калинина?
Архипов с увлечением начал рассказывать, как он представляет себе портрет Калинина:
— «Зерно», по выражению Художественного театра, этого образа задумано мною примерно так: государственный деятель из крестьян.
Абрам Ефимович уже несколько раз побывал у Калинина на даче по Калужскому шоссе и был в восторге от его радушия и простоты.
— Мы очень интересно беседуем с ним на разные темы. Умнейший человек и, знаете, любит очень искусство.