Маки на стене (Егоров) - страница 48


И я снова стою у окна, снова идет дождь, и где-то ты, по своему счастлива, и где-то я по-своему не счастлив, и все это жизнь. Почему то я думал не долго, единственное раздумье , было по поводу, КАК, но и этот вопрос я решал скоренько. Я сьел их штук сто, или даже больше, сел за бумагу, и написал тебе вот эти строки.


И понятно что всего я уже сказать тебе и не успею и не смогу, но и пускай, тебя я не в чем не обвиняю, и зависла в воздухе как некий аромат, как чувственность в пустоте, одинокая моя фраза, я люблю тебя, но ничего она уже не весит и не стоит, и.



Я посмотрел на мою сказочную писательницу, но она молча передала мне новую пачку писем.


Извини что опять пишу тебе, хоть вроде и умер. Хотя мне это все только кажется, да нет не кажется, я и вправду умер тогда, и где то ТАМ, одна женщина подошла ко мне и сказала, давай я верну тебя домой, и ты примешь другое решение, во всяком случае ты попробуешь.


И вот я снова стою у окна, и снова тот же самый вечер окутал мое сознание,  и ты снова позвонила мне, и я бежал к тебе и обнимал и целовал.


Следующая.


Но я был готов к серьезному разговору, я ждал его, и конечно же он состоялся. Мы сидели с тобой за маленьким столиком в кафе, я держал твою руку, смотрел в твои глаза, как же ты мне дорога, как же я тебя люблю, но ты говорила о другом.


-Ты очень мне небезразличен, – говорила ты, – ты мой самый близкий и преданный друг, и я знаю что слово это так режет тебе уши, но прости меня, я не могу быть с тобой, и я не могу родить этого ребенка.


-НЕ будь эгоисткой, я прошу тебя, послушай, почему ты не веришь мне?


-Я не верю никому,– сказала ты


Почему то я думал не долго, единственное раздумье было по поводу КАК, но этот вопрос я решил скоренько.


Следующая.


Я достал небольшой пистолет, купленный с рук накануне, и не думая выстрелил в нее. Но осознание того что же я наделал, пришло буквально через секунду. Я опустился рядом с тобой на колени, обнял тебя и заплакал. И понял, что тоже хочу умереть. Я потянулся было за пистолетом, но был уже скручен кем-то ненавистным мне, и я кричал, отпустите меня, я хочу к ней, но укол в руку успокоил меня.


Следующая салфетка.


И вот я снова стою у окна, здесь мне разрешают думать, иногда дают бумагу и карандаш, и у меня есть возможность писать тебе, моя любимая, моя единственная женщина, врач сказал, что возможно я скоро поправлюсь, лет через сорок он обещал меня выпустить, и тогда я обязательно познакомлю его с тобой, с моей доброй, с моей красивой, с моей женщиной. Ночами я пишу тебе стихи, я очень хочу к тебе, но доктор сказал, что пока не следует принимать таких вот решений, но я все же планирую.