Лунников доложил Букову, кто эта немка и почему она приходит каждый день к дверям комендатуры.
Буков выслушал внимательно.
— Я в твое личное вникать не желаю, — сказал он. — Но если эту глухую немецкую гражданку на улице по дороге в комендатуру машина сшибет — твоя ответственность.
— А что я могу сделать?
— Дам тебе наряд, и все.
— За что?
— Будешь сопровождать гражданку до армейского госпиталя и обратно, на лечение, на основании рапорта товарища Дзюбы.
— Настукал!
— Доложил по форме, как положено. — Буков пояснил: — В комендантской инструкции записано; вникать в нужды населения, оказывать по возможности содействие. Вот я по инструкции и действую.
— Душевный вы человек, товарищ младший лейтенант!
Буков рассердился:
— Приказ дан. Почему не по форме реагируете?
— Виноват, товарищ младший лейтенант!
Лунников вытянулся и щеголевато, с особым вывертом поднес ладонь к фуражке.
Глядя пристально на Лунникова, Буков произнес хмуро:
— Встрепенулся! Кавалер орденов! Ну, кругом арш!
И когда Лунников вышел, Буков расстегнул карман гимнастерки, вынул фотографию Люды из ее комсомольского билета, покоробившуюся, коричневую от засохшей крови.
Эту фотографию он получил от моториста Игумнова, который сообщил в письме, что еще во время прорыва Люда была тяжело ранена и он взял ее документы. Но поскольку сам был ранен, обгорел в танке, кто из зенитчиц погиб, установить в точности не смог. Эту приписку Буков воспринял как соболезнование солдата солдату.
Когда Дзюба доложил Букову о глухонемой немке, тот сказал сердито:
— Спас ее Лунников, ну и правильно. А то, что она теперь вяжется к нему, это отставить.
— А если она от сердца?
— Бдительность утрачиваешь, товарищ Дзюба.
— Бдительность при мне.
— Что-то не заметил.
— Вот и обратил ваше внимание. Потолковали бы вы с ней, товарищ младший лейтенант.
— С глухонемой?
— А вы с карандашом и с бумажкой.
— Неловко. Вроде допроса получится.
Дзюба рассмеялся, сказал, торжествуя?
— Именно!