А выше — пышно и ярко расцвели знамена. У каждого подъезда, почти с каждого балкона, из окон мезонинов свешивались красные флаги. Их число увеличивалось с каждой минутой. Опоздавшие торопливо втыкали древко в металлические кольца, открывались окна просыпающихся квартир, и оттуда появлялись красные полотнища. Наконец, вся улица загорелась, запылала багрянцем, торжественной гаммой знамен.
Алексей смотрел. Это было оно, то самое знамя, вынесенное из бездны поражения, спасенное на груди, греющее под шинелью сердце в долгие холодные ночи на болотах, в долгие морозные ночи в лесной чаще. Это было то самое знамя, что взвилось над его электростанцией в блеске прожекторов, как победный возглас труда. Это было оно, то же самое, всегда то же, и оно развевалось в ясном небе, насыщенное солнцем, пылая кровью сердца.
«Кто ты, чьи это глаза смотрят издали? Скрипит кожаная куртка и горит красная звезда на шапке… Это ты, комиссар Дорош? Сколько времени прошло с тех дней? Между часом, когда тебя положили в сосновый гроб, и сегодняшним утром? И все же они связаны крепкими, неразрывными узами. Здравствуй, далекий отец, твое знамя пылает в свете дня, и руки сына подымают его вверх над молниями прожекторов!.. Как сошлись наши пути, суровый отец, со смерти которого началась моя история.
Матрос Максим — зелено-синяя птица с клювом, открытым для песен. Тебя задушили петлей, твое лицо истоптали сапогами, засыпали глиной, тяжелыми мокрыми глыбами. Но кто задушит, кто одолеет твою песню, матрос Максим? Твоя песня несется в день победы над миром, и ее слышат везде, до самых дальних концов земли, матрос Максим! Твоей песней пылает свет в родных городах, и твоей песней шумят знамена.
Маленькая хрупкая женщина, смело глядящая в разъяренные глаза белых, — мать моя, не ты ли была со мной в ночи ужаса, в лесах окружения, мужественнейшая из мужественных! Твоя жизнь ярким пламенем освещает мой путь!
Где ты, бурлак Артем? Твоя доля уплыла по широким рекам в далекие моря, но живет твое простое честное слово и твоя простая, честная, суровая вера. Не она ли была со мной — брошенное в сердце зерно, которое дало урожай и горит теперь новым светом, хотя тебя уже, вероятно, нет на шумящих реках?»
Появлялись лица давно забытых людей, лица людей, навсегда запомнившиеся, проходили, гасли, исчезали в прозрачном блеске, горящем за окном. Какова же она была, какова она была, жизнь?
— Ложись, Алексей, — беспокоилась Людмила, — ты как с креста снятый.
— Нет… Иди сюда, Люда.
Не хотелось шевелиться, невозможно было шевельнуться, но вместе с тем совсем не хотелось спать. Слишком прекрасен был этот день, и солнце, поднимающееся в багрянце знамен, и расцветающий красками город.