), жил все время у отца, из деревни никуда не отлучался, за время пребывания немцев в этом районе связи и общения с ними не имел, антисоветской агитации не вел и никого из советских активистов не предавал. Между тем по материалам следствия дело рисовалось таким образом, что Ефимов, проживая в Торопецком районе, якобы был близко связан с немцами, пьянствовал с ними в ресторане (интересно, куда фантазия контрразведчиков поместила этот ресторан? Неужели в глухую калининскую деревню, остававшуюся к тому же в прифронтовой полосе? –
Б. С.), выдал немцам жену политрука Никифорову Марию и вел среди населения антисоветскую агитацию.
Виновными в создании бездоказательного обвинения Ефимова в шпионаже является старший следователь Особого отдела армии капитан Седогин и начальник следственной части, он же заместитель начальника Особого отдела армии подполковник Керзон».
Тут Щербаков говорит о самом страшном – о тех, кто был виноват ничуть не больше Шведова, Никулина или Ефимова, но кого уже успели расстрелять: «После дела Никулина, Шведова и дела Ефимова Военный Трибунал 7-й армии и его председатель т. Севостьянов стали выражать сомнение в правильности проведения следствия в отношении ряда людей, которые уже прошли через трибунал и осуждены трибуналом за шпионаж. Так, Военный Трибунал стал выражать сомнение в правильности следственных материалов по обвинению в шпионаже Пышнова и Лялина, Масленникова и Никитина, Стафеева. Провести надлежащее расследование по этим делам не представляется возможным, так как осужденные (кроме Лялина) расстреляны».
Дальше перечислялись дела более удачливых «шпионов» и «антисоветчиков», которых не успели вывести в расход. Тут был и красноармеец Яковлев, которому сданную в Особый отдел финскую листовку следователь капитан Изотов записал как изъятую при обыске. На суде подлог выяснился, и трибунал Яковлева оправдал. Также был оправдан красноармеец Гусев, поскольку его высказывания трибунал счел «нездоровыми, политически неправильными, граничащими с антисоветскими», но все-таки не антисоветскими. Интересно, как судьи проводили эту грань? А вот лейтенант Григорьян, имевший несчастье в первые дни войны 5 часов пробыть в немецком плену и потом раненый при побеге 15 месяцев спустя был арестован по обвинению в добровольной сдаче в плен и «диверсионных намерениях». И это несмотря на то, что Григорян был вторично ранен в битве за Москву и, по утверждению командования, являлся «волевым и смелым командиром».
Гвардии старшина стрелок-радист Федорцев, награжденный орденом Красного Знамени еще за финскую кампанию, а за Великую Отечественную имевший на своем счету 128 боевых вылетов и орден Красной Звезды, попал в Особый отдел по обвинению в антисоветской агитации. Но трибунальцы над ним сжалились. Вроде бы и рассказывал старшина товарищам «содержание прослушанной им по радио фашистско-белогвардейской передачи», но, учитывая «боевую работу» Федорцева, дело прекратили.