«Готовность пожертвовать собой ради выполнения долга есть основа поддержания жизни».
Да, это такой круговорот – чтобы сохранять жизнь народа, страны, надо чем-то жертвовать. Потому что ты жив из-за того, что кто-то жертвовал жизнью ради тебя. Так уж получилось, что для меня это важно…
Дверь распахнулась. Все встали к стене, как положено. И в камеру завели новенького – невысокого, широкоплечего, лет тридцати пяти – сорока на вид, одетого в дорогие фирменные джинсы и рубашку явно родного американского производства. Его лицо было круглым и немножко простоватым, волосы белобрысые, а глаза голубоватого оттенка.
Всем было скучно и хотелось развлечений. Лысый Алабай и гопник Дрын, видя, что человек не в своей тарелке, решили наехать на него – мол, как в хату заходишь? Кто по масти? Или под шконкой место определить?
Новенький представился Кузьмой, отбоярился, что сидит в изоляторе уже третьи сутки, и его перевели из камеры в правом крыле. Держался он спокойно, с достоинством, и проскальзывала в нем некоторая высокомерность. Поймал я его взгляд, кинутый на уголовников, – смотрел он на них как на расшалившихся детей. И уверенность в его голосе мимолетно проскользнула, как у человека, который знает о жизни и смерти не понаслышке.
– По статье сто пятой подозреваюсь, – обозначил Кузьма причину своих бед. – Но я не виноват.
– Мы тут все не виноватые, – хмыкнул Порфирий. – Заходи, будь как дома.
Новенький был не прост. Но Алабай с Дрыном этого не поняли. И в покое его оставить никак не хотели. Так что поздним вечером, вместо того чтобы спокойно лечь спать, как это сделал смотрящий за камерой, эти балбесы принялись разводить новичка, койка которого стояла как раз рядом с моей.
– Вот ты зону топтал когда-нибудь, Кузьма? – втирал Алабай.
– Ни разу, – отвечал новенький спокойно. – А ты?
– Была ходка на семь годков. Тюрьму знаю, – заверил Алабай. – Чтобы жить там нормально, людей греть надо. Денежки там с воли. Передачки… Ты кто по жизни, блондин? Коммерсант?
– Он самый.
– Значит, барыга. А барыга – не вор. Барыга только деньгами силен… Вот в тюрьму придешь – кто ты там будешь? Мужик? Или из тех, кто под шконкой?.. Там народ суровый, могут и опустить.
– Запросто, – кивнул гопник Дрын, который вообще был первоходок, но страшно хотел выглядеть матерым.
– Так что приплатить надобно бы, – заключил Алабай. – И мы тебе рекомендацию выдадим. Будешь жить на зоне как у Христа за пазухой.
– С чего это? – вдруг возмутился Кузьма. – Я вообще не при делах! И скоро выйду.
– Все так говорят… Но ты как-то, кажется, не понимаешь, что тебе говорят. А если не понимаешь…