Ее глупость раздражала Филипа, но теперь он был так равнодушен к Милдред, что ей редко удавалось вывести его из себя. Он привык к ней. Наступило Рождество, а с ним – несколько свободных дней для Филипа. Он принес ветки остролиста и украсил ими комнаты, а в рождественское утро сделал Милдред и ребенку маленькие подарки. Традиционная индюшка была бы слишком велика для двоих, – Милдред зажарила цыпленка и разогрела рождественский пудинг, купленный в соседней лавке. Они разорились на бутылку вина. После обеда Филип закурил трубку и устроился в кресле у огня; захмелев с непривычки, он забыл на время о денежных заботах, которые не покидали его теперь ни на минуту. Он испытывал полное довольство. Вошла Милдред; она сказала, что ребенок хочет поцеловать его на ночь, и, улыбнувшись, он пошел к ней в спальню. Филип велел девочке спать, потушил газ и, оставив на всякий случай дверь открытой, вернулся в гостиную.
– Куда ты хочешь сесть? – спросил он у Милдред.
– Ты сиди в кресле. Я сяду на пол.
Когда он уселся, она устроилась у огня, прислонившись к его коленям. Он вспомнил, что так они сидели в ее квартирке на Воксхолл-Бридж-роуд, но теперь роли переменились; тогда на полу сидел он, и его голова покоилась на ее коленях. Как страстно он в то время ее любил! В нем пробудилась нежность, какой он давно к ней не чувствовал. На шее у себя он все еще ощущал мягкие ручки ребенка.
– Тебе удобно? – спросил он.
Она подняла на него глаза, чуть улыбнулась и кивнула.
Мечтательно глядели они на огонь, не говоря ни слова. Потом она повернулась и посмотрела на него с любопытством.
– Знаешь, – сказала она вдруг, – ты ведь не поцеловал меня ни разу с тех пор, как я сюда переехала.
– А тебе этого хочется? – улыбнулся он.
– Наверно, я тебе больше не нравлюсь?
– Я к тебе очень привязан.
– Ты куда больше привязан к ребенку.
Он не ответил, и она прижалась щекой к его руке.
– Ты на меня больше не сердишься? – спросила она, не поднимая глаз.
– За что я на тебя должен сердиться?
– Я никогда не любила тебя так, как сейчас. Только пройдя через огонь, я научилась тебя любить.
Филипа передернуло, когда он услышал эту фразу: Милдред явно вычитала ее из дешевых романов, которые поглощала пачками. Он подумал о том, имеют ли эти слова для нее какой-нибудь смысл – может быть, она просто не умеет выразить свои чувства, не прибегая к высокопарному языку «Фэмили геральд».
– Странно жить вместе так, как мы живем.
Он долго не отвечал, и снова наступило молчание; наконец он заговорил, словно никакой паузы не было:
– Не сердись на меня. Тут уж ничего не поделаешь, Помню, я считал, тебя злой и жестокой потому, что ты поступала так, как тебе хотелось, но это было глупо с моей стороны. Ты меня не любила, и попрекать тебя этим нелепо. Мне казалось, я сумею заставить тебя полюбить, но теперь я знаю, что это было невозможно. Понятия не имею, откуда берется любовь, но, откуда бы она ни бралась, в ней-то все и дело, а если ее нет, нельзя ее вызвать ни лаской, ни великодушием, ни чем бы то ни было еще.