В Маньчжурских степях и дебрях (Любич-Кошуров) - страница 3
И ему, правда, удавалось иногда догонять вторым выстрелом дикую козу или волка.
Конечно, тигр — не волк.
Тигр от него не побежит…
Но он выпрямился, прислонился к дереву и стал ждать.
Его брови были сдвинуты.
Коротенькая морщинка легла на лбу между бровями вверх от переносицы.
И вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку около локтя крепко и больно.
Душа словно застыла… Мурашки побежали от шеи по затылку.
Он хотел крикнуть, хотел повернуться, но голос, этот готовый сорваться с губ крик ужаса, будто потух в гортани.
Глаза открылись широко, широко. Он чувствовал, как уходят его силы.
В ногах под коленями пробежала дрожь, и ноги подгибались сами собой.
II
— Бросай ружье!..
Чьи-то сильные, твердые, как деревянные, пальцы забегали у него по руке от локтя вверх к плечу, нащупывая то тот, то другой мускул…
И вдруг остановились.
Крепкие ногти надавили больно на какую-то жилу под мышкой…
— Бросай!..
Правая рука, державшая карабин около шейки приклада, разжалась у него сама собой.
Он чуть не вскрикнул от боли.
Карабин кувыркнулся в левой руке прикладом книзу и ударился с легким бряканьем задком о землю…
Какой-то человек, невысокого роста, сутулый, бородатый, в кожаной черной куртке выскочил из-за спины и схватил карабин.
Должно-быть, карабин его интересовал больше, чем Петька…
Он отошел с карабином в сторону и стал рассматривать его, поворачивая то так, то этак, с очень озабоченным видом, сосредоточенно хмуря брови и шевеля усами.
Потом вскинул глаза на Петьку и сказал:
— Эге, молодчик!..
И, скосив глаза сейчас же в сторону, в глубину леса, мотнул головой и присвистнул:
— Фю-фю-фю.
Затем повернул карабин боком, поднял его немного и склонился над ним совсем низко, почти касаясь ствола усами…
Внимание его, очевидно, привлекла теперь прицельная планка…
Лицо у него снова стало сосредоточенное.
Брови сдвинулись, кожа на широком, красном, почти кирпичного цвета лбу собралась в морщины, глаза сощурились…
Он еще ниже наклонил голову и, держа карабин в левой руке, поставил большой палец правой ногтем на прицел сбоку, возле второй зарубки…
Потом передвинул палец до четвертой зарубки…
Еще глубже, еще резче стали морщины на его лбу, брови сошлись совсем.
Вдруг он поднял голову и остановил глаза на Петьке.
— Пять и ноль — это сколько? — спросил он.
Голос у него был хриплый и грубый.
— Петька уже успел немного придти в себя.
— Как? — спросил он, в свою очередь.
Он не совсем хорошо понял, о чем его спрашивают.
— Пять и ноль… я говорю, пять и ноль…
И человек в кожаной куртке покрутил указательным пальцем над затвором карабина.