Азия в огне (Фели-Брюжьер, Гастин) - страница 42
Ван-Корстен, всегда владеющий собою, захотел его успокоить.
— Вы увидите, благородный мандарин, как вам поможет мое леченье… Завтра мы его повторим…
— О, нет, нет, вы дурачите меня!.. В путь, в путь и нечего больше останавливаться!..
И китаец поспешил в лагерь. Затрубили трубы. Конвойные, только что приготовившиеся поесть, убрали свои палатки с быстротою и послушанием, поразившими Меранда. Пленники едва имели время немного поесть, и снова началось их грустное путешествие, при чем ехали они гораздо быстрее, чем по выступлении из Урумтси.
Видимо, сожалея о том, что он останавливался на вершине хребта и что неосмотрительно позволил Ван-Корстену лечить свои руки, китаец не переставал объезжать весь свой караван от одного конца до другого, подгоняя отстающих и награждая ударами тех людей и животных, которые, по его мнению, недостаточно быстро двигались и, как только это позволяло состояние дороги, особенно при спусках с горы, их шаг ускорялся до последней возможности, несмотря на общую усталость. И только после особенно изнурительных переходов допускалась непродолжительная остановка и то с явным сожалением о потере времени.
Луна достаточно ярко освещала дорогу, позволяя каравану двигаться с самыми редкими перерывами, чтобы дать перевести дух и людям, и животным через определенный промежуток времени.
После ужасной ночи, когда физические и моральные страдания европейцев достигли апогея, конвой ранним утром остановился в ущелье, занятом уже каким-то полусонным отрядом. Несколько человек караулило у огня.
Китаец приказал позвать к себе начальника, который, разговаривая с ним, оказывал ему знаки величайшего уважения.
Пленников и людей эскорта накормили кислым молоком, и мандарин приказал принести огромные лоханки чистой воды, которой можно было обмыть лицо и все тело.
Это было великой отрадой для европейцев, и в продолжение нескольких минут лагерь был превращен в купальню. Солнце всходило, и ночная свежесть стала менее резкой.
На ближайших высотах показались группы всадников и пешеходов. До слуха европейцев долетел смутный шум, обличающий присутствие несравненно более значительного лагеря.
— Мы совершили туалет приговоренных, — сказал Герман. — Конец наш близок!
— Приговоренных? Ну, нет еще, — возразил доктор, — не обращались бы до сих пор с нами так предупредительно, если бы здесь нас ждала такая банальная развязка. Нас еще ждет какой-нибудь крупный сюрприз?
Зазвучали трубы — это мандарин собирал свой караван. Когда они взобрались на высоту, перед ними, с хребта горы, открылся вид на огромную долину, расстилающуюся внизу, у их ног. Под лучами солнца сверкали воды озера, и вокруг него, до самого края горизонта — равнина вся жила, занятая чудовищным лагерем.