— Мне хотелось бы три таких же формы, если это возможно, прекрасное дитя.
Один из господ, мускулистый гигант с рыжеватыми жесткими волосами, называл себя Бастианом Фабре. Второй господин называл себя Пьером Хунебелле.
Оба господина купили по сильно подскочившей цене военного времени семь форм. Однако от намерения печь в них кексы они явно были очень далеки. Выйдя из хозяйственного магазина, господа купили масло, сахар, шафран, муку в продовольственном магазине, а затем в слесарной — 9 кг свинца, огнеупорный асбест и большой баллон пропана. Нагруженные свертками, господа направились к старому кварталу. Они почти не разговаривали.
Томас Ливен думал: «Я иду с этим орангутаном изготавливать слитки фальшивого золота, даже мысль для меня — банкира — невозможная, но, по правде сказать, любопытно, как специалисты это делают».
Чего Томас не мог понять, так это поведения Шанталь. Когда он рассказал о встрече с двумя господами и совместном обеде, она предложила:
— Чудесно, дорогой. Моя организация в твоем распоряжении, 15 первоклассных специалистов. Мы проведем этих гестаповских свиней, да и твоего полковника Сименона и продадим списки агентуры тому, кто больше заплатит.
— Нет, я обещал помочь полковнику.
— Ты свихнулся! Что это, немецкий идеализм? К черту! Прокручивай тогда дело в одиночку! Изготавливай золото сам, от моих людей ты помощи не получишь.
Постепенно Шанталь, казалось, передумала свое отношение к этой проблеме. Она была так страстна и нежна, как никогда. Ночью в объятиях Томаса, в редкие минуты покоя, она соглашалась с ним.
— Ты прав, ты должен выполнить обещание, — говорила она. — Поцелуй меня, я еще больше люблю тебя за твое постоянство в словах и делах. Тебе поможет Бастиан, все мои люди помогут тебе.
Наутро Томас шагал с Бастианом, катившим перед собой тележку с формами, свинцом и другими покупками по петляющим грязным переулкам старого квартала, и думал: «Могу ли я доверять Шанталь, этой бестии? Она меня уже не один раз обманула и предала. Что у нее на уме?»
Это же хотел узнать и Бастиан. Толкая по грязным переулкам старого квартала тележку, он размышлял: «Что-то не нравится мне этот молодец. Живет у Шанталь и спит с ней. Правда, это делали и другие до него. Однако здесь все более серьезно. Шанталь чаще выходит из равновесия». Он вспомнил ее слова о Хунебелле на собрании банды: «Гениальная голова. Ни один из вас, шавки, не достоин подать ему даже воды». «Да, да», — тогда с сомнением проговорил Бастиан. Шанталь взвилась, как ракета: «Ты, бегемот, с сегодняшнего дня будешь выполнять все, что он тебе прикажет!» — «Но послушай-ка, Шанталь…» — «Заткни пасть! Это приказ. Ты пойдешь с ним к Буле и будешь делать фальшивые слитки золота. Все остальные с этого момента берут его под охрану и наблюдение. Я должна знать, что он делает днем и ночью!» — «Ты сама лучше должна знать, что он делает ночью» — «Тявкни еще разочек, и я тебе врежу, ублюдок! Он — моя любовь, сообразили? Парень слишком порядочный, и если он сейчас прокручивает гешефт с двумя гестаповскими свиньями, мы должны думать о нем. Сам он не знает, что для него хорошо, что плохо». Шагая за Томасом, Бастиан подвел итог своим размышлениям. «У меня такое чувство, что парень совершенно точно знает, что для него хорошо».