— Понятно, — произнесла она как-то уж чересчур подавленно. — Извини. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить, то знай, я всегда рядом.
— Спасибо, — сказала я и правда имея это в виду.
Оставшуюся часть дороги мы ехали в молчании. Алейн периодически бросала на меня взгляды, когда думала, что я не смотрю, а на прощание очень крепко сжала меня в объятиях.
Я солгала ей. Я солгала себе.
Мой брат не был мёртв.
Глава 4
Если бы решал народ и мои бывшие одноклассники, то брат бы уже гнил в могиле или в тюрьме, ожидая, когда ему введут в руку смертельную инъекцию, которая остановит сердце и всё равно отправит в могилу, просто чуточку позже. Даже если бы у моего брата был выбор, он был бы мёртв. Застрелив всех тех людей, он развернул пистолет на себя, но это его не убило.
Хотя, лучше было бы так. Докторам пришлось ввести его в кому и просверлить череп, чтобы снизить давление и предотвратить необратимые повреждения мозга. Как будто он и так уже необратимо не поврежден. Я до сих пор помню, как родители усадили меня в старой гостиной и сказали, что он никогда не проснется. Я помню свой вой, когда поняла, что никогда больше не смогу поговорить с ним. Иногда я спрашиваю себя, а не было ли в том больше любезности со стороны доктора, чем медицинской необходимости?
Думаю, именно поэтому все были так злы. Потому, что по-настоящему, он не был ни жив, ни мертв. Брат поступил как трус, пытаясь совершить самоубийство, в котором даже не преуспел. Он не мог предстать перед правосудием и разделить забвение со своими жертвами, или гореть в аду, в зависимости от вашего вероисповедания. Народу не на ком было выместить ярость, поэтому, их отдушиной стала я — его близнец.
Я навещала брата равно два раза, и оба через неделю после стрельбы. У него посерело лицо и впали щеки. Единственный звук, который раздавался в комнате был «бип бип бип» кардиомонитора. В палате постоянно находились с выпирающими по бокам пистолетами два копа, которые болтались возле его кровати или в дверном проеме. Я пыталась сделать все, чтобы остаться с ним наедине, склониться и прошептать что-нибудь в ухо, а потом ждать, когда его глаза откроются для меня, потому что я — его близнец, вторая половинка, единственная, кто хоть немного понимает его. Но они никогда не оставляли свой пост, даже когда я включила пожарную сигнализацию, чтобы эвакуировать отделение.
После этого мне больше не разрешали посещать его.
Через неделю после стрельбы, полиция перевезла брата в более безопасное ОРИТ1>8. Они поговорили с родителями, а те, в свою очередь, со мной. Райан никогда не проснется. Каждый месяц отец исчезал на несколько дней. Мама говорила, что он в командировке по работе, но однажды я нашла его билет на самолет. Я знала, что командировка — это не та причина, по которой он был в Северной Калифорнии. Я знала и то, что это не имеет никакого отношения к любви: он никогда не проводил много времени с Райаном, когда тот не был в коме. Мой отец был юристом. Скорее всего, он ездил в больницу, чтобы получить отчет и проследить за каждой каплей лекарств, которыми накачивали вены его сына. За тем, чтобы вынюхать любую возможность подать иск.