Алина Калас это блистательно продемонстрировала. Очутившись в кабинете следователя, она не проронила ни слова. С таким же успехом Комельо мог бы беседовать с одним из камней, что перевозили братья Нод.
— Мне нечего вам сказать, — только и произнесла она своим бесстрастным голосом.
А так как Комельо забросал ее вопросами, она добавила:
— Вы не имеете права допрашивать меня без адвоката.
— Назовите имя своего адвоката.
— У меня его нет.
— Вот список членов парижской коллегии. Выбирайте.
— Я их не знаю.
— Назовите любое имя.
— У меня нет денег.
Пришлось назначать официального защитника, а это требовало дополнительного времени для ряда формальностей.
В конце дня Комельо вызвал к себе также Антуана Кристена. Рассыльный, несколько часов отбивавшийся от вопросов Лапуэнта, не сказал ничего нового и Комельо.
— Я не убивал Каласа. Я не был на набережной Вальми в субботу после полудня. Я не сдавал чемодан в камеру хранения. Кладовщик врет или ошибается.
Все это время мать Антуана с красными от слез глазами, стиснув в руке комочек платка, ждала в коридоре уголовной полиции. Разговаривать с ней выходил Лапуэнт. Потом его сменил Люкас. Женщина твердила, что хочет видеть комиссара Мегрэ.
С простыми людьми это обычная история: они думают, что ничего не добьются от подчиненных, и во что бы то ни стало хотят говорить с главным начальником.
Но комиссар не мог ее принять: в тот самый миг он выходил из кафе на набережной Вальми вместе с Жюделем и Дьедонне Папом.
— Закроешь потом дверь и принесешь ключ на Набережную, — сказал он Мерсу.
Втроем они перешли мост через канал и очутились на набережной Жемап. Улица Эклюз-Сен-Мартен была отсюда в двух шагах, в тихом, провинциального типа квартале за больницей Св. Людовика. Пап был без наручников. Мегрэ понимал, что такой человек не бросится наутек.
Пап вел себя со спокойным достоинством, роднившим его с г-жой Калас. Лицо его выражало грустную покорность судьбе. Он почти не разговаривал. Должно быть, он никогда не говорил много. В ответ на вопросы произносил лишь самые необходимые слова, а иногда не отвечал вовсе и только смотрел на комиссара. Цвет его глаз напоминал голубую лаванду.
Жил он в старом шестиэтажном доме довольно комфортабельного и приличного вида. Они прошли, не останавливаясь, мимо консьержки и поднялись на третий этаж. Пап открыл дверь слева.
Квартира его состояла из столовой, спальни и кухни, не считая кладовой, где комиссар не без удивления увидел ванну. Обстановка была хоть и не вполне современной, но значительно менее старой, чем на набережной Вальми. В квартире царила идеальная чистота.